Но я понимал, что это невозможно. Поэтому двинулся обратно, по направлению к «Москве», чтобы понять, что ждет Югославию впереди.
Я не раз приезжал в Югославию в 1980-х гг. в качестве журналиста. Обычно это были одиночные поездки, поскольку мало кого интересовало, что здесь происходит или может произойти. И в каждой поездке я бывал в квартире Милована Джиласа. После первых встреч наши беседы стали приобретать мистический оттенок, потому что я понял, что Джилас всегда оказывается прав. Он обладал способностью предсказывать будущее. Его техника была очень проста для человека из Восточной Европы, но очень сложна для американца: похоже, он игнорировал ежедневные газеты и мыслил исключительно исторически. Настоящее для него было просто этапом прошлого, быстро переходящего в будущее. То, что традиционным аналитикам казалось непостижимым, для него всегда было естественным результатом.
В 1981 г., когда я впервые встретился с Джиласом, ему уже было семьдесят. Во время партизанской войны с нацистами он был одним из ближайших сподвижников Тито. После войны он стал вице-президентом Югославии. Считалось, что он – самый вероятный наследник Тито. Действительно, Джилас проводил с глазу на глаз со Сталиным трудные переговоры, подготовившие почву для разрыва Югославии с советским коммунизмом в 1949 г. Воспоминания Джиласа об этих полуночных встречах, во время которых было выпито много водки, изложенные в книге «Разговоры со Сталиным», представляют собой уникальный личный взгляд на одного из величайших преступников в истории. В начале 1950-х гг. у Джиласа появились серьезные сомнения в титоизме. Требования Джиласа о демократизации системы – о перестройке за три десятилетия до того, как появился этот политический термин, – привели его к исключению из коммунистической партии Югославии; в общей сложности ему пришлось девять лет провести в тюрьме. В камере Джилас написал «Новый класс» и другие критические работы о коммунизме, ставшие диссидентской классикой, а также два романа, две автобиографические книги и несколько сборников рассказов. В середине 1960-х гг. его амнистировали, но лишили гражданских прав; он жил в безвестности. Джилас был величайшим диссидентом-интеллектуалом в истории коммунистической Восточной Европы, великим стариком – инакомыслящим задолго до того, как мир узнал о существовании Леха Валенсы. По мере того как лучи предвечернего солнца покидали его сумрачный, уставленный книжными полками кабинет, лицо мудреца уходило в тень, на передний план выступало прошлое и одновременно вырисовывались очертания будущего.
В 1981 г., когда в Косове началась албанская интифада, к которой внешний мир не проявил ни малейшего внимания, Джилас говорил мне:
– Наша система была построена исключительно под Тито. Теперь, когда Тито нет и экономическая ситуация становится критической, появится естественная тенденция к большей централизации власти. Но централизации не получится, потому что она идет вразрез с интересами этнополитических центров власти в республиках. Это не классический национализм, а более опасный, бюрократический национализм, основанный на экономических эгоистических интересах. Вот так начнет разваливаться югославская система.
К 1982 г. его предсказания начали оправдываться, хотя внешний мир это опять не интересовало. В ноябре этого года мировое внимание было приковано к новому лидеру Советского Союза Юрию Андропову, который, по слухам, коллекционировал современную венгерскую мебель – всю подряд – и мог оказаться великим реформатором. Джилас относился к этому скептически:
– Андропову шестьдесят восемь. Столько же было Шарлю де Голлю, когда он вернулся во власть. Но ты увидишь: Андропов – это не де Голль. У него нет новых идей. Андропов – переходная фигура, он может лишь проложить путь настоящему реформатору, который придет позже.
В 1985 г. такой реформатор пришел: Горбачев. Но на Джиласа он не произвел особого впечатления.
– Увидишь, Горбачев тоже переходная фигура. Он проведет важные реформы и даже создаст до определенной степени рыночную экономику, но потом станет очевиден настоящий кризис всей системы, и отчуждение в Восточной Европе только усилится.
– А что с Югославией? – спросил я.
Он криво усмехнулся:
– Как с Ливаном. Подожди, увидишь.
В начале 1989 г. если не Америка, то Европа точно наконец начала беспокоиться по поводу Югославии, и в особенности по поводу нового сербского лидера, сторонника жестких мер Слободана Милошевича. Но беспокойство было поверхностным. Еще оставалось несколько месяцев до того, как первые беженцы из Восточной Германии ринулись в Венгрию, чтобы попасть на Запад, что спровоцировало цепь событий, в результате которых по всей Восточной Европе начали рушиться коммунистические режимы. Восточная Европа доживала последние месяцы отсутствия в мировой прессе.
Но мысли Джиласа уже были в 1990-х:
– Авторитаризм Милошевича в Сербии провоцирует серьезный сепаратизм. Помнишь, как говорил Гегель: история повторяется, из трагедии превращаясь в фарс. Я хочу сказать, что, когда Югославия начнет разваливаться, внешний мир не станет вмешиваться, как это было в 1914 году. ‹…› Югославия – лаборатория коммунизма. Ее распад будет предвещать распад Советского Союза. Мы зашли дальше, чем Советы.
Мне тогда в голову пришла мысль: если Югославия – лаборатория коммунизма, то коммунизму суждено испустить последний вздох здесь, в Белграде. И судя по тому, во что стал превращаться Милошевич в начале 1989 г., коммунизм покинет мировую сцену, обнаружив свою подлинную сущность: фашизм, но только без способности фашистов заставить поезда ходить по расписанию.
Шел последний месяц десятилетия. Прошло одиннадцать месяцев с тех пор, как я последний раз видел Джиласа. Одиннадцать месяцев, за которые изменился мир. В декабре 1989 г. в Словении и Хорватии произошел ненасильственный переход к демократическому правлению, и даже здесь, в Сербии – такой византийской, такой православной, такой восточной – безошибочно чувствовалось дыхание либерализации. Впервые на сербохорватском – родном языке Джиласа – были изданы все его книги, десятилетиями находившиеся под запретом. Появились даже предположения, что Милошевич – «человек вчерашнего дня» и что он вскоре лишится власти. Джилас не разделял подобного оптимизма. Он рассмеялся своим злобным смехом и сказал:
– У Милошевича еще есть возможности. ‹…› Эта либерализация – вынужденная. Это следствие национальной конкуренции между Сербией и остальными республиками. Со временем Югославия может стать похожей на Британское Содружество – свободной федерацией экономически самостоятельных стран. Но до этого, боюсь, будут межнациональные войны и восстания. Здесь очень сильна ненависть.
Часть II. Румыния: латинская мистерия
Дьявол в Румынии ведет энергичную и неутомимую жизнь.
Э. О. Хоппе. В цыганском таборе и королевском дворце
Глава 5. «Атене-Палас», Бухарест
Вечерним портье в отеле «Атене-Палас» оказался очень аккуратный юноша с веселой улыбкой и жизнерадостным взглядом. Он поменял мне деньги по курсу, в пять раз отличающемуся от официального, выложив стопку леев прямо на стойку администратора. Затем предложил мне женщину. Когда я ответил «нет», он немного смутился, но добавил, что может обеспечить все, что я пожелаю.
