И, главное, зачем? Эта мысль билась в голове Натальи как сошедшая с ума птичка в клетке. Если продолжить аналогию с «Собакой Баскервилей» (что, однако, было полным безумием), то ее дом был Баскервиль-холлом, их пруд – Гримпенской трясиной, а она сама? Сэром Генри в исполнении Никиты Михалкова?
Рассмеявшись, Наталья пришла к выводу, что на мэтра российского кинематографа, как ни крути, ничуть не похожа. И даже если отрастит усы, то это не приблизит ее к киношному образу.
Нет, серьезно, если центром всего была она, то, следовательно, у преступников должен иметься мотив. Только не было и не могло быть у них никакого мотива! В отличие от семейства Баскервилей, что в книге, что в кино, у нее не имелось огромного наследства. Хотя…
Да, конечно, у нее были акции. И, не исключено, они стоили в итоге больше суммы, которую выдуманный сэр Чарльз оставил своим наследникам.
У нее не было никаких родственников, ни близких, ни дальних, ни тайных, ни явных, которые бы могли, притворившись другими людьми, увиваться около нее, желая заполучить этот, надо признать, лакомый кусок.
У нее вообще не было никаких родственников, так уж вышло.
Однако имелись, по крайней мере, два человека, которые из кожи вон лезли, чтобы заполучить эти акции – и не допустить, чтобы она передала или продала их конкуренту: Алексей и Феликс.
Какие бы усилия эти двое ни прикладывали, акции им не заполучить. Да и не в акциях дело, не в деньгах, которые у нее имелись, не в ее оставшихся в подмосковном палаццо многочисленных дизайнерских шмотках, не в драгоценностях, которые по-прежнему покоились в сейфе резиденции мужа.
Ее главным и единственным сокровищем был сын.
Так неужели…
До Натальи донесся странный шорох. Как будто наверху кто-то ходил. Подпрыгнув от ужаса, она трясущимися руками вытащила из ящика нож и выскользнула из кухни. Ей было очень страшно, однако там, наверху, спал Кирюша, и она должна была приложить все усилия, чтобы защитить его.
Все усилия!
Скрипнула дверь в конце коридора, и из туалета появился заспанный Кирюша. Шлепая босыми ногами по полу, он потирал глаза и смешно зевал.
Чувствуя себя не просто последней, а распоследней дурой, Наталья ринулась к нему и попыталась обнять и поцеловать.
– Мамочка, а почему ты с ножом? Ты что, зарезать меня хочешь? – спросил, отчаянно зевая, сын, и Наталья вспомнила о том, что действительно держит в руке стальной инструмент. Отшвырнув его, она прижалась к Кирюше. Но тот заявил:
– Мамочка, я спать хочу! И отпусти, а то мне больно. И вообще, на улице так гремит, что я проснулся и понял, что писать хочется.
Он был прав: раскаты грома приближались, похоже, гроза от Москвы смещалась в сторону области и их поселка. Наталья отвела сына в спальню, уложила его в кровать и укрыла одеялом.
Гертрудочка же дрыхла без задних лап – и, судя по тонкому храпу, раздававшемуся с подстилки, без передних тоже.
– Мамочка, мне жарко! А ты можешь отключить гром?
Наталья улыбнулась и, подойдя к окну, распахнула фрамугу. Да, в комнате было очень душно, требовался приток свежего воздуха.
Черное небо то и дело прорезывали фиолетовые и ярко-белые зигзаги, в комнату ворвался свежий ветер.
– А правда, мамочка, что ты меня не любишь? – услышала вдруг Наталья сонный голос Кирюши и резко обернулась. Она бросилась к сыну и опустилась на ковер перед его кроватью.
– Кто тебе такое сказал? Конечно, я тебя люблю! Я люблю тебя больше всего в жизни. Я не могу потерять тебя, не могу!
Однако Кирюша уже спал.
Просидев около его кровати какое-то время и держа сына за руку, Наталья даже задремала. Проснулась она оттого, что у нее из-за не самой удобной позы затекли ноги. Хотя нет, не только от этого, а от особо громкого раската грома, который как будто раздался прямо над их домом.
Поднявшись и растирая занемевшие икры, Наталья проковыляла к окну и надавила на тугой рычаг, закрывая фрамугу.
Нет, проснулась она не от раската грома. А от звука шагов.
Наталья бросила взгляд на кровать сына, уверенная, что это он опять выскользнул в туалет. Однако Кирилл мирно спал, повернувшись к ней спиной, – пижамка задралась, обнажая его розовую спину.
Она вышла в коридор – нет, не бросилась, и именно что вышла, степенным шагом. В коридоре никого не было. Подойдя к перилам, она посмотрела вниз: на кухне горел свет. Женщина обернулась, заметив, что в туалете тоже по-прежнему горит свет: Кирюша забыл его выключить, когда ходил туда.
Она подошла к двери ванной, и в этот момент оттуда донесся приглушенный резкий звук. Наталья онемела, а затем резко рванула дверь на себя и прошла внутрь. Никого. А потом прикоснулась к задернутой душевой занавеске. На мгновение ей показалось, что за ней что-то клубится.
Ожидая увидеть за ней все что угодно, начиная от злобного призрака и заканчивая вооруженной до зубов Натой, она отодвинула занавеску. Та отъехала с мерзким скрежетом. Однако факт оставался фактом: там никого не было.
Только на полу душевой кабинки сиротливо покоился флакон шампуня, который, видимо, вывалился из висевшей в углу стальной корзиночки.
Наталья подняла его и поставила на место. Выйдя из ванной, она выключила свет и увидела, что соседняя дверь приоткрыта.
Это была дверь, ведущая в угловую комнату со шкафом. Наталья прошла к себе в комнату, вытащила ключ, вернулась, прикрыла дверь и заперла ее на замок.
А затем громко и отчетливо произнесла:
– Я знаю, что это ты ходишь по дому. Тебе ведь это нравится, так ведь? Нравится нас пугать? Да, мы боимся. Точнее, я боюсь. Но учти: сына моего ты не получишь. Ни за что. Так что делаю тебе последнее предупреждение: оставь нас в покое. Иначе я велю сломать шкаф и залить подземелье бетоном. Будь хорошим мальчиком!
Последнее, наверное, добавлять было не надо, тем более если она исходила из того, что беседовала с… с мальчиком мертвым. В красной рубашке. Живущим в шкафу. С белыми волосами и синими-пресиними глазами.
Вдруг в ней проснулась жалость к этому несчастному призраку. Хотя в призраков она не верила и, в отличие от многих друзей и знакомых, воцерковленной себя не считала.
Но не исключено, что призраку было просто страшно и одиноко и он искал свою маму. Ту, которой давно уже не было в живых.
Или же…
– Ты ведь и есть хороший мальчик. Так что докажи нам это. Давай жить дружно!
И с этими словами она отправилась на кухню, выключила свет, в полной темноте поднялась наверх, зашла в свою комнату, легла в кровать – и уснула менее чем через тридцать секунд, ни о чем не беспокоясь и будучи уверенной, что они поняли друг друга.
