Дельфина хихикает, но на нее не обращают внимание. Она повторяет его имя в уме. Без устали.
«Ханри блеск, ханри блеск, ханри блеск, ханри блеск…»
И снова хихикает.
Себастьян поворачивается к ней и подносит палец к губам, что значит: «И впрямь смешно, только молчок!»
– Что случилось?
– У вас был обморок, – отвечает мама.
Незнакомец смотрит на нее в изумлении.
Дельфина подходит к матери, берет ее за руки и обвивает ими себя.
– Вы знали мою сестру? – спрашивает мама.
– Она никогда не говорила, что вы с ней близняшки. Как же я не знал?
Дельфина недоумевала, с кем он разговаривает. Надо ли отвечать да или нет – oui или non?» И тут ответ сам собой вырывается из ее ротика:
– Может, она забыла.
Все глядят на нее – никто не смеется.
Снова дребезжит радиатор. Несколько минут царит тишина, потом радиатор смолкает, и Себастьян задает незнакомцу другой вопрос:
– Но вы же знали, что у нее есть сестра?
– Конечно, – отвечает Генри Блисс.
Мама с Себастьяном быстро переглядываются – как будто молча поверяют друг другу какую-то тайну.
– Странно, что вы ничего не знали про близняшку, – говорит Себастьян.
– Вы в курсе, что с ней случилось? – медленно спрашивает мама.
У нее подрагивает лицо.
– Да, – мгновенно выпаливает незнакомец. – А вы?
Себастьян кивает.
– Нам пришло письмо из Французского посольства в Греции. Она встала у них на учет, когда переехала туда на жительство, – как все французские граждане.
– Где же вы с ней познакомились? – спрашивает мама.
– Где?
– Да.
– В Афинах.
– Разве вы тогда не были с ней? – спрашивает мама.
Дельфина смотрит на мать, словно прося объяснить все толком, но мать не обращает на нее внимания, как бы показывая тем самым: «Сейчас не спрашивай, потому что ты меня сбиваешь, хоть я и ничего не говорю».
Генри Блисс молчит.
– Как я уже сказал, – спокойно говорит Себастьян, – мы привезли вас сюда потому, что перед тем как у вас случился обморок, вы твердили имя Ребекки.
Дельфине кажется, что вопросы мамы и Себастьяна мягко падают ему на голову, точно перья, сыплющиеся из подушки.
– Вы же были в Афинах во время землетрясения? – тихо спрашивает мама.
Дельфина чувствует позади родное материнское тело.
Глаза ее засветились.
– Я не смог до нее добраться вовремя…
– Вовремя? – удивляется Себастьян, хотя даже головой не ведет. Его глаза осторожно прощупывают незнакомца, как будто ожидая, что вот-вот наткнутся на правду.
– До того, как обрушился ее дом.
Мама в слезы.
– Генри, вы давно были с ней знакомы? – все так же сдержанно интересуется Себастьян, только как-то… вкрадчиво.
– Достаточно давно, чтобы полюбить.
Мама выбегает из комнаты, а Дельфина не в силах двинуться с места.
Себастьян вздыхает и кладет руки в карманы.
После продолжительной паузы он говорит:
– Если вы в состоянии, Генри, одевайтесь и давайте пообедаем. Дельфина принесет вам полотенце, а ванная там, дальше по кориддору.
– Я долго проспал?
– Почти четырнадцать часов. Мы даже вызывали местного врача, чтобы он вас осмотрел, пока вы были без сознания.
– И что он сказал?
– Он сказал – вам на пользу хороший сон, а еще сказал – пожалуй, вам нужно пить побольше воды, но так говорят все французские врачи.
Дельфина выбегает за полотенцем.
– Что же привело вас сюда, Генри? Хотели что-то рассказать?
Генри вздыхает и отворачивается к окну.
За окном зеленым-зелено. Сквозь стеклянные створки слышится щебет птиц – песня, лишь самую малость приглушаемая неровными квадратами стекла.
– Узнать… – говорит Генри.
– Продолжайте, – говорит Себастьян.
– Узнать, есть ли у нее родня. Где ее дед?
– Он умер года полтора назад. А Натали жила в Париже. Фактически это было еще до того, как мы с ней встретились.
Тут наверху слышится шум.
– Это Дельфина, – говорит Себастьян и тихо смеется. – Полотенца там лежат на верхней полке, вот она и пытается их достать. А после обеда, Генри Блисс, давайте немного прогуляемся.
– Ладно.
– Свежий воздух вам на ползу.
Глава пятьдесят седьмая
Ты сидишь напротив Натали и прихлебываешь овощной суп. На каминной полке громко тикают часы – как будто что-то отсчитывают. Натали не сводит с тебя глаз. Ее красота обворожительна. Она чуть больше сестры, вернее, выглядит постарше, но глаза и скулы те же. И ложку она держит так же изящно – между средним и большим пальцами. Тебе хочется положить свою ложку в тарелку и броситься к ее ногам. Приходиться уговаривать себя, что это не она – не Ребекка и нужно уходить. Ты вдруг ощущаешь острое желание уйти – встать и бежать прочь. Смотреть, как Натали ест, – странная форма пытки: это напоминает тебе о том, что жизнь твоя уже никогда не будет замечательной.
На столе лежит список покупок. Почерк почти такой же, как и в дневнике – оно и понятно: они же двойняшки. А может, это писала дочурка Ребекки.
Потом Себастьян спрашивает, откуда ты родом, и ты начинаешь ему рассказывать, но вдруг в комнату влетает Дельфина в купальном костюме и балетках. А в руках у нее пластмассовый кит.
– Дельфина, ступай-ка наверх и переоденься, – велит мать.
Себастьян улыбается и откладывает ложку в сторону.
– Такой наряд годится для цирка? – глядя на тебя, спрашивает Дельфина.
И начинает танцевать.
– Дельфина! – вскрикивает мать.
Девчушка, пританцовывая, выбегает из кухни и поднимается наверх. Себастьян смеется – Натали сверкает на него глазами.
– Qu'est-ce que tu fais, Sébastian?
[66]
Он кивает и встает.
– У тебя суп остывает, маленькая моя циркачка! – кричит он в сторону лестницы. – Vite, vite!
[67]
Затем Себастьян переводит взгляд на тебя.
