Внутри моста, соединяющего одну сторону автострады А11, помещается ресторан. Люди, едущие в разных направлениях, сидят здесь рядышком и едят.
Теоретически придумано здорово. У моста стеклянные боковины. Салат, который ты себе заказал, с виду был какой-то пожухлый. Листья свисали с тарелки как неживые. Перекусив, ты сел снаружи и стал слушать смех. Кругом резвились детишки – одни качались на качелях, другие висели на них и кричали.
По-настоящему они друг друга даже не знали.
Ты смотришь на окружающий мир – на всех этих чужаков и все эти машины, выстроившиеся в ряд, набитые палатками, холодильными камерами, велосипедами и спальными мешками. Чудесно! И ты такой же странник, как все они.
И нет никакой настоящей жизни – только воображаемая.
Может, малютка Ребекка, которую ты отчаянно хочешь разыскать, наблюдала, как ты кружил по городу, из какой-нибудь бетонной башни с малюсенькими комнатенками и кипящими кастрюлями. Откуда тебе знать, найдешь ли ты ее когда-нибудь.
Ты отмахиваешь еще сотню миль, потом останавливаешься на автозаправке.
Сушилка для рук включается автоматически. Есть там и торговый автомат – выдает зубную пасту в шариках, которые, как ты думаешь, надо сперва пожевать, а после выплюнуть. Ты покупаешь пять штук, чтобы было чем заняться в машине.
Впрочем, скоро ты понимаешь: зубная паста в шариках – большая ошибка. Ты кладешь в рот сразу пару – и через несколько минут у тебя изо рта выбивается пышное облако мятной пены, которая капает тебе на колени. Ты открываешь окно и выплевываешь все наружу. Потом смахиваешь прилипшие к окну сгустки пены. Какое-то время ты не замечаешь на дороге ни одной машины.
Спустя час езды в полной тишине машина заговаривает снова:
اقتراب في إشغال الطريق، إن واجهت تأخيرا كبيراً، أتريدني أن أجد لك
طريقاً آخر؟ أستطيع أن افعل ذلك، هنري. هل أنت جائع أو ربما عطشان؟
بإمكاني أن أجد لك مطاعم ممتازة قريبة من مكانك
«Спасибо за сочувствие, машинка – твоя правда, последние два года мне пришлось ох как тошно!»
عفواً
«Ума не приложу как, но я все же держусь».
عفواً لم أفهم
И вот наконец ты выезжаешь на дорогу, что ведет в Линьер-Бутон.
Уже поздний вечер. Ты проехал через нсколько рек. Фары давно включились сами собой. Ты едешь по узенькой дорожке, предназначенной, как видно, для гужевого транспорта и пешеходов, – только никак не для немецких автомобилей с турбонаддувом.
Ты едешь еще целый час, притормаживая на затяжных виражах и поддавая газу на прямых подъемах и спусках. Других машин нет, кроме одного-единственного трактора, продирающегося домой по окутаному вечерним полумраком полю и вздымающего за собой тучи пыли.
В деревню Ребекки ты въезжаешь в сумерки.
Ты рассчитываешь поспать в машине, на заднем сиденье – оно широкое, и места там с лихвой хватает на двоих.
Ты медленно проезжаешь мимо церквушки и bou-langerie
[65] с задернутыми шторами.
Деревушка Линьер-Бутон очень походит на открытый рот с покосившимися домишками вместо кривых зубов, редкими деревцами, качающимися на ветру, тихой полноводной рекой и кафе-почтой.
Из садов и огородов тебе машут руками старики. Они собирают себе овощи и всякое такое на ужин.
Жизнь их неспешна и спокойна.
Только обладая безбурным воображением, можно догадаться, чем они обременены еще.
Долгими обходами изменчивых угодий и ненавязчивыми вопросами: где же те сердца, что когда-то нас любили?
В некоторых домах уже горит ранний свет. А другие выглядят заброшенными: ставни закрыты на ночь и напоминают чистые страницы, которые нужно заполнить.
Ты переезжаешь железнодорожную колею, заросшую дальше за дорогой. И видишь, как потом она неожиданно упирается в чей-то сад.
Дальше, на стене ветхого амбара, – потрепанные рекламные полотнища образца 1930-х годов.
Малютка Ребекка, должно быть, живет в каком-нибудь из этих домов.
От матери ей передалось умение ждать.
Ты представляешь себе девчушку на краю скошенного поля, вспоминающую свою мать в последних золотых отсветах уходящего дня. Видишь ее ботиночки с запачканными после беготни по грязи мысками. Но уже утром они снова станут чистыми – после беготни по умытой росой траве.
Ты понимаешь, что, наверное, устал, – все эти раздумья вынуждают тебя остановить машину и открыть окно.
Последние годы ты курил редко, но сейчас жалеешь, что у тебя нет с собой ни одной сигареты.
Ты чувствуешь, как твоя боль угасает при мысли об этой малютке.
Подобное облегчение сродни смирению.
Ты думаешь о Джордже – о том, как нелегко пришлось ему в жизни. Хочется перенестись в его интернат, в Америке, и поесть с ним мороженого, посиживая на стене. Хочется подарить ему шарф и перчатки, латинский словарь и зимнее пальто.
Потом, все больше предаваясь фантазиям, ты подумал – будь он сейчас маленький, ты мог бы его усыновить.
Приземлившись в Париже, ты тотчас же отправил ему факс – сообщил, что происходит. Он написал, что выезжает, – но ты велел ему оставаться на Сицилии с его родителями и женой и купаться дальше в море.
Еще через час кружений ты решаешь выбраться в чистое поле за деревушкой. И, когда минуешь знак с диагональной красной чертой, означающий, что ты выезжаешь из деревни, вдруг, откуда ни возьмись, на дорогу выскакивают две ищейки – и замирают у тебя перед носом. Ты резко даешь по тормозам. Застывшие песьи глаза отливают мраморным блеском в свете синеватых фар «Ауди».
Псины даже не шелохнутся.
И тут машина сообщает тебе:
للحصول على قائمة األوامر الصوتية، الرجاء استشارة كتاب المعلومات.
