– Ладно, Джордж, я профессор Петерсон, провожу археологические раскопки здесь, в Афинах, и снимаю угол при университете, понятно? Давайте-ка поедем прямо ко мне. Там Генри – у него, кстати, имеется диплом об окончании курсов первой медицинской помощи – вас как следует осмотрит и решит, нужно ли отправить вас на рентген.
– Раз, по-вашему, меня и правда нужно осмотреть, – сказал Генри, – что ж, поехали.
Генри помог Джорджу забраться на заднее сиденье «Рено».
– Здесь у вас грязновато, – пробормотал Джордж.
– Может, тебе сесть за руль, Генри? – предложил профессор.
– Откуда у вас тут такая грязища? – снова проговорил Джордж.
– Разве вы ничего не слыхали о гигантских бабуино-вых пауках? – удивился профессор.
– Ничего, если честно, – отозвался Джордж.
Генри наблюдал за ним в зеркало – но не со спокойной уверенностью или облегчением, а со странным сочувствием, словно догадавшись, что за этими синяками и дрожащими губами скрывается забытый всеми мальчишка.
Глава двадцать третья
Кабинет профессора Петерсона являл собой самое небезопасное место во всем университетском городке. Книги, сложенные в стопки высотой футов десять, опасно торчали в разные стороны. И на самой высокой стопке, снаружи, аккурат посередине, висела табличка:
«Пожалуйста, ступайте ОЧЕНЬ осторожно, иначе я могу нечаянно свалиться прямо вам на голову».
В кабинете стояло три дубовых стола с длиннодуговыми настольными лампами, которые профессор оставлял включенными, даже когда уходил. Основной рабочий стол был завален самоклеящимися листочками бумаги – каждый был испещрен важными пометками и наблюдениями к размышлению. Там же, в кабинете, висела огромная карта, утыканная кнопками и исписанная авторучкой. В пепельнице громоздилась горка трубочной золы, а в помещении витал аромат познания, замешанный на запахе старой бумаги, пыли, кофе и табака.
– Всегда мечтал о таком жилище, – признался Джордж, следуя за Генри меж книжных стопок к видавшему виды дивану.
– Как музей, а, Джордж?
– Самый что ни на есть настоящий, – проговорил Джордж.
– Не обращайте внимания на обивку, – сказал Генри, когда они подошли к дивану. – Когда-то это ложе принадлежало одной польской княжне, с которой у профессора, по его словам, был роман.
– А как к нему попало ее кресло?
– Кто его знает, – ответил Генри. – Даже представить себе не могу профессора Петерсона в обществе женщины, если только она не мумия.
– Здорово, что вы так много времени проводите вместе, – сказал Джордж.
– Ну мы вместе работаем.
– Так даже лучше. А каково с ним было в детстве?
– В детстве?
– А мать к вам приезжает?
– Моя мать?
– Я имею в виду – на раскопки, – горячо пояснил Джордж.
– Нет, – в полном смущении ответил Генри. – Моя мать никогда не приезжала и не работала со мной.
– Значит, вы работаете на пару с отцом.
Генри рассмеялся.
– Джордж, профессор Петерсон мне не отец.
– Правда?
– Ну в некотором смысле… он мне как второй отец.
– Это чувствуется, – заметил Джордж, оглядывая комнату. – У вас не найдется чего-нибудь выпить?
Генри воззрился на него с легкой насмешкой.
– Ну, может, после того как я вас осмотрю… Кажется у профессора где-то тут осталось немного односолодового виски.
Джордж расположился на стареньком диване.
– Если хотите, чтобы я осмотрел ваши коленки, вам лучше снять брюки.
Джордж покорно начал раздеваться.
– И рубашку сниму, – сказал Джордж. – Спина у меня, чувствую, тоже в ссадинах.
– Хорошо.
– Кровь из носа уже не идет?
– Да вроде нет.
Джордж разделся до трусов в тонкую полоску, оставшись в черных туфлях, черных же носках на подвязках. Генри раскрыл маленькую железную коробочку с красным крестом на крышке и достал оттуда салфетки, марлю, тампоны и дезинфицирующее средство. Затем осторожно ощупал ногу Джорджа – в том месте, где у него была ссадина.
– Как ни странно, имеется только припухлость, и то весьма незначительная, – сказал Генри. – Так что, рентген, думаю, не понадобится, если, конечно, вы не скрываете травму посерьезней.
– Травму посерьезней?
Генри пристально взглянул на него.
– Джордж, у вас что-нибудь серьезно болит?
Джордж задумался.
– Вроде нет.
– Тогда я просто промою рану и забинтую.
– Где вы научились таким делам? – спросил Джордж.
– Два года изучал тело человека в медицинском колледже.
– Значит, вы можете и кое-что больше, не только оказывать первую помощь.
– Да, могу… – сказал Генри, подумав, что профессору, к примеру, нравились его шуточки.
Когда Генри перевязывал ему колено, от прикосновения его рук у Джорджа перехватило дыхание. Руки у Генри были такие мягкие, что Джордж сразу весь обмяк и вдруг почувствовал, как у него закружилась голова… – через мгновение он, не помня себя, погрузился в сон.
А когда открыл глаза, то увидел, что Генри сидит на приставленном к дивану стуле и смотрит на него в полном изумлении.
– И что же вам снилось? – спросил Генри.
– Я даже не помню, как уснул, – проговорил Джордж, пытаясь сесть.
Генри включил несколько торшеров и пошел заварить кофе по-гречески на ржавой профессорской плитке. Когда кофе был готов, Генри достал бутылку профессорского односолодового виски и плеснул немного в обе чашки с кофе.
– Вы здесь случайно не от американской археологической школы? – тихо осведомился Генри.
– Нет, – сказал Джордж. – Я только пару лет назад закончил университет и собираюсь вот писать докторскую.
– А где жили в Америке? – полюбопытствовал Генри.
– В округе Моррис, Кентукки, – сказал Джордж. – Сначала. Места там чудесные, если любишь леса и луга.
Генри попросил Джорджа рассказать о себе подробнее. Джордж говорил тихим голосом. Генри закрыл глаза, пытаясь представить себе качающиеся деревья, прозрачные реки… и лето – нестерпимый зной и непроницаемые, будто зажатые в кулак зеленые дебри.
– Прямо как в раю, – отозвался Генри.
– И то верно, – согласился Джордж. – Только детство я в основном провел в интернате на Северо-Востоке
[31].
