– Если хотите помочь, милочка… – обратился к Ребекке профессор, – а я староват, чтобы обращаться с такими просьбами без тени неловкости… в общем, не стесняйтесь, зарисуйте пару вон тех штуковин на столе для информационного бюллетеня Британской школы. Могу заплатить вам либо камнями, либо комплиментами… а могу наказать Генри, если будет вести себя недостойно.
– Вот, наконец, объявился мужчина, который понимает женщину, – сказала Ребекка. – Предпочитаю камни.
– Генри говорит, вы талантливая художница.
– Он не видел ни одной моей работы.
– Не скажи, – отозвался Генри из своей ямы. – Я мельком видел кое-какие рисунки на полу в твоей гостиной этим утром.
– Так ведь только этим утром, – сказала она.
– Выходит, я все же прав?
Ребекка подошла вслед за профессором к столу – он был накрыт куском пластмассы, придавленным кирпичами. Профессор достал коробку со старенькими английскими стоматологическими инструментами и объяснил, для чего они нужны, а еще сказал, куда деваются их находки и какие из них надо бы зарисовать.
Сделав несколько набросков, Ребекка прилегла в гамак за палаткой. Она обмахивалась потрепанным номером «Экономиста»
[23], но вскоре ее сморил сон.
Профессор Петерсон подошел к краю ямы, в которой копался Генри.
– Ты сегодня чертовски спокоен, Генри… никак, подумываешь жениться на Ребекке.
– Жениться?
– Будь осторожен, Генри… Ладно, а где та нога?
– Уже отправили.
– Очень хорошо.
– Откопали только вчера – значит, она, наверно, уже в лаборатории.
– Ладно.
Генри посмотрел вверх и улыбнулся старому другу. Солнце светило слишком ярко – и выражение на лице старика было не разглядеть.
– Ты делаешь прекрасную работу, дружище, как обычно, – сказал он.
Тут появилась Ребекка. Ее лицо блестело от испарины.
– Я долго проспала?
– Не очень, – сказал Генри. – Час от силы.
– Генри нашел бедренную кость на прошлой неделе, – сказал профессор.
– Похоже, женскую, – прибавил Генри.
– Откуда ты знаешь? – спросила Ребекка.
– Я чувствую это, осязая форму. Что-то вроде того.
– Каково же это – держать в руках кость человека, жившего когда-то давным-давно?
Генри с минуту думал, вытирая лезвие маленькой лопатки о фартук.
– Я размышляю об их жизни – не о главных событиях, а о мелочах, вроде того, как они пили воду из бокалов, складывали одежду или брели от рынка до дома.
Профессор закатил глаза.
– Ладно, пойду поработаю.
Ребекка спустилась по шаткой лесенке к Генри в яму.
– Иной раз попадаются кости детей, – сказал он. – Они разительно отличаются от костей их древних родителей. Я имею в виду, их останки ощущаются совсем по-другому. Даже если бы эти дети умерли гораздо позже, прожив долгую жизнь, сейчас бы от них все равно остались только кости.
Ребекка подняла камень.
– Неужели это ничего не значит?
Генри наклонился и взглянул на камень.
– По-твоему, наша жизнь ничего не значит, раз уж нам всем суждено умереть и кануть в забвение? – спросила она.
– В некотором смысле, – ответил Генри. – Думаю, можно сказать, что все мы уже мертвые – уже пропащие – в некотором смысле.
– Что ж, Генри, если ты прав, мне остается только лечь в эту яму и ждать, когда ты меня откопаешь.
Когда они спускались обратно с горы, их волосы трепал полный жизни ветер.
Кожа на руках у Генри была темная – загоревшая до черноты и теплая.
Когда они въехали в Афины, воздух словно застыл и сделался тяжелым.
Генри несся через центр города, объезжая грузовики, направлявшиеся куда-то далеко-далеко. Рестораны открывались к обеду.
Ребекка держалась за Генри, обхватив его за талию под холщовой курткой. От несущейся навстречу прохладе Ребекке стало легче дышать, и все ее страхи на какое-то время развеялись. Скоро она расскажет ему о своем детстве и о том, почему ей кажется, что их любовь становится все крепче, как необыкновенная, необъяснимая окрыляющая вера. Если так будет и впредь и если вдруг когда-нибудь ей случится упасть, она чувствовала, что сможет расправить крылья и взлететь.
Глава семнадцатая
Когда они подъезжали к ее дому в центре Афин, Ребекка еще крече стиснула Генри, как бы прося, чтобы он остановился. Он прижался к обочине, но мотор не выключил.
– Что такое?
– Ничего, – крикнула она. – Давай остановимся здесь на минутку?
– Хорошо, – без видимой охоты согасился он.
Ребекка спрыгнула с мотороллера, и Генри закатил мотороллер на тротуар. Ребекка сняла каску и платок. Волосы у нее были мокрые.
– Мне нужно заглянуть в один магазин, тут рядом.
– Разве они еще работают?
Ребекка показала рукой на стоявшие в ряд здания по ту сторону фонтана.
– Кажется, это где-то там, – сказала она, – среди модных иностранных лавок.
Было по-прежнему жарко и пыльно.
В обычно переполненном торговом центре покупателей было раз-два и обчелся – они спешили домой с небольшими свертками мяса и рыбы.
– Давай зайдем и купим тебе что-нибудь, – сказала Ребекка, когда они подошли к массивной коричневой двери. – Гляди, я нашла это у себя в платье. – В руке у нее был оранжевый конвертик. – Пойдем-ка поживимся, а то карман жжет.
– Я же весь в пыли, – возразил Генри.
Ребекка придержала дверь.
– Сказать по правде, мне ничего не надо, – все еще упирался Генри, – разве только для тебя что-нибудь присмотрим.
– Нет, мне здесь нечего делать – давай лучше потратимся с пользой для тебя.
В магазине было несколько шкафов-витрин с шарфами, тут же стоял длинный сервировочный стол, заваленный посудой, столовыми приборами и салфетками.
Посреди магазина лежала пара седел с прочими конными принадлежностями.
– Любопытное местечко, – заметил Генри, взяв в руки стек.
– Здесь все французское, – сказала Ребекка, – прямо как я.
К ним скользящей походкой направилась продавщица. Выглядела она лет на пятьдесят с большим гаком, волосы у нее были короткие. Она улыбнулась Ребекке и пробасила:
– Здравствуйте, мадемуазель!
Ребекка улыбнулась.
