Глава шестнадцатая
На другое утро Ребекка проснулась от громкого стука в дверь. Она набросила платье в цветочек и пошлепала по холодному полу.
– Кто там? – спросила она.
– Это Генри!
Она распахнула дверь и обвила его руками.
– Я так по тебе скучала, – прошептала она и тут же смолкла.
Скоро они уже были в постели. Она ощутила, как напряглись его мышцы и раздвинула бедра, стараясь прижать его к себе изо всех сил…
Потом они лежали, откинувшись на спину.
Генри обещал взять ее на раскопки.
– По-твоему, в этом есть нечто романтичное?
– Да, как ни странно.
– Ну вот, а мне и надеть-то нечего.
Генри оглядел ее комнату.
– У тебя найдутся брюки, хлопчатобумажная кофточка, удобная обувь и шелковый платок?
– Удобная обувь здесь не водится.
– Это как?
– Обувь бывает или красивая, или удобная, а у меня только красивая.
Генри рассмеялся.
– Издержки работы в Air France.
Воспоминания о вчерашней размолвке мало-помалу сглаживались. Скоро они рассыплются в труху и перестанут ей докучать.
Они снова слились в поцелуе. Ребекка потянулась к Генри рукой и обняла его. Они целовались, не размыкая объятия.
Чуть погодя, когда она сидела у зеркала, Генри сказал:
– Мне нравится, как ты укладываешь волосы.
Она повернулась к нему, оторвавшись от своего отражения.
– Что ж, тебе повезло, потому что это моя любимая укладка.
– И шея твоя видна.
– Тебе нравится моя шея?
– Это вторая из моих любимых частей твоего тела.
– А какая первая?
– Все остальное.
Она кинулась к нему и расцеловала в губы. Потом вернулась к зеркалу. Генри устроился на краю ванной.
– Генри, а когда ты впервые влюбился?
Он на миг задумался.
– Когда мне было одиннадцать. Обычно я ездил в школу на автобусе. Автобус был синий, с желтовато-белой надписью с одной стороны. Обычно он останавливался у балетной школы – подбирал детишек. Со своего сиденья, с левой стороны, я видел через высокий забор ярко освещенный класс, где девчонки, мои одногодки, разминались перед зеркалом. Помню, как медленно и плавно изгибались их красивые руки, точно призрачные крылья. Иногда их руки взмывали и опускались в одном изящном взмахе. Так вот, среди тех девчонок особенно выделялась одна, со светло-каштановыми волосами, хотя ростом она была как все остальные. В нее-то я и влюбился.
Генри поднялся и встал у нее за спиной.
– Ты с ней встречался?
– Нет, но как-то раз она посмотрела на меня… потом закончилась четверть, а осенью мои предки переехали, и я уже пошел в другую школу, в другом городе.
– Ты ее все еще вспоминаешь?
– Она укладывала волосы, как ты.
– Вот так? – спросила Ребекка, взяв руку Генри и поднеся ее к своему затылку. – Такую прическу я носила в Air France, правда, она была поизящней.
– Я непременно влюбился бы в тебя на небесах, – сказал Генри, поднимаясь, чтобы выйти и оставить ее приводить себя в порядок.
После они выпили кофе и, держась за руки и смеясь, побежали вниз по лестнице. Рука у него была очень крепкая, и, когда им осталось одолеть последние несколько ступеней, Генри остановился и притянул Ребекку к себе.
Побриться в то утро он не успел, и, взглянув на его щеку, покрытую легкой щетиной, она снова почувствовала желание.
Они сели на его старушку «Веспу» и, сорвавшись с места, влились в неплотный поток машин.
Стояла жара. Спустя примерно час они преодолели мост и выехали на пыльную дорогу – она казалась бесконечной, хотя на самом деле вела вверх, к раскаленной вершине, где, по словам Генри, тысячи лет почти не ступала нога человека. Вдалеке виднелась белая палатка, несколько широких каменных плит и старенькая машина – похоже, брошенная. Они остановились у одной из плит. Полог палатки приподнялся, точно веко, и на них уставился какой-то малый, прикрывавший глаза ладонью от солнца.
– Утро доброе! – проговорил малый. – А это еще кто?
– Ребекка, – сказал Генри.
– Не она, а ты, – сказал малый.
Генри рассмеялся.
– Мы не виделись целую неделю, Генри. Ты где пропадал?
Прежде чем Генри успел произнести хоть слово, малый похлопал его по спине.
– С возвращением, Генри. Так кто же это с тобой?
– Привет! – сказала Ребекка, протягивая руку. – Ребекка Батиста.
– Ух ты, Батиста? – переспросил малый и направился обратно к палатке.
– Заходите, глотните водички… кстати, я профессор Петерсон.
Генри взял у Ребекки каску и прошел следом за ней в палатку.
Они разместились в шезлонгах. Внутри было довольно прохладно и попахивало уксусом. Там же, в палатке, стояло несколько столов, заваленных какими-то инструментами и камнями. Рядом помещалась сточная труба, подсоединенная к большому ведру, и раковина для мытья посуды, где белело какое-то клейкое вещество.
– Что новенького, профессор? – спросил Генри.
– Что новенького? Ну для начала… – Профессор протянул им по стакану с холодной водой. Потом принялся раскуривать трубку, поглядывая краешком глаза на Ребекку. Он поднес спичку к чашечке трубки и затянулся – пламя спички тут же замерцало, подпалило табак, и он зашипел в такт каждой последующей неглубокой затяжке.
– Джузеппе уехал домой по крайней мере на неделю – бедная старушка мать опять занемогла.
– Опять? – переспросил Генри. И повернулся к Ребекке. – Когда мать Джузеппе скучает по нему, она всякий раз начинает хворать и ему приходится мчаться к ней незамедлительно.
– Как же узнать, что написано на том диске? – сказал Генри.
– Придется ждать.
– Ты об этом хотел со мной поговорить?
– Да, – ответил профессор Петерсон. – Если поедешь в университет, не говори, что Джузеппе уехал.
– Не буду.
– Им нужен любой предлог, чтоб от нас отделаться.
– Правда?
Профессор вытащил трубку изо рта.
– Ну мне всегда так казалось.
Поговорив еще немного, они снова оказались на жаре. Профессор, стоя за спиной Ребекки и Генри, посмотрел на видневшиеся вдалеке Афины. Над городом висела косматая дымка, будто сотканная из клочковатой шерсти. До Афин было несколько миль, но кипучая энергия городской жизни ощущалась даже здесь – на пустынной скале.
