– Американец. Тебе понравится, – сказала она.
– Да ну! – выдохнул Генри. – Откуда ты знаешь?
– Потому что он любит оперу, по вечерам – херес под курагу, а еще, конечно, потому что он все знает об археологии. Древнегреческий – его страсть.
– Неужели такие люди существуют?
– Здесь – да, – подтвердила Ребекка.
Генри на миг задумался, потом сказал:
– Давай вот что сделаем.
– Ну?
– Давай устроим здесь наше гнездышко, и плевать на личную свободу.
Она отвела взгляд в сторону и посмотрела в темноту. Ее подушка была мягкая и теплая.
– Но ведь мы едва знакомы. И я совсем тебя не знаю. – А мне кажется – знаешь, – сказал Генри.
Ребекка повернула голову и посмотрела ему в лицо.
– Чем больше я думаю о нас, тем сильнее пугаюсь.
Генри прикоснулся к ее волосам. Нежно поцеловал в шею, сзади, – и она скоро уснула.
Утром Генри оделся и вышел из дома. Было прохладно. Он расстегнул ремешок на каске и глянул на свой балкон. Потом сел на ржавенькую «Веспу»
[16] и покатил на север – прочь из города.
Он медленно взбирался по горной дороге, что вела к опаленной, насквозь прожженной солнцем яме, где он копался со штуковиной, которую Ребекка потом назвала дорогущей зубной щеткой. После полудня он собирался покинуть место раскопок и, прихватив с собой портфель с записями, сесть в самолет, вылетающий в Лондон. Там его будет ждать университетский микроавтобус – он доставит его в общежитие при Кембридже, где ему предстоит прожить неделю.
Ребекка пробыла у него дома до полудня. Она помылась в его теплой желтой ванной, вымыла посуду, оставшуюся после ужина. Потом оделась и купила апельсины у албанца на улице, подперев входную дверь бутылкой из-под вина. Апельсины она переложила в мисочку, поставила ее на стол рядом с лимонами и приложила к ним записку со своим адресом. Закрывая жалюзи – на весь день, Ребекка заметила мужчину с голой грудью, кипятившего давеча полотенца в доме напротив. Он сидел с сигаретой за кухонным столом и ерошил себе волосы.
Глава одиннадцатая
Джордж почти весь вечер провалялся в постели с двуязычным томиком поэзии Казандзакиса
[17], держа его перед собой таким образом, что тот походил на кровлю крохотной церквушки. Томик был раскрыт на странице, где было написано:
«Красота не знает жалости. Не ты смотришь на нее, а она глядит на тебя и ничего не прощает».
Прошла неделя с тех пор, как он последний раз видел Ребекку. В квартире пахло разлитым вином. В кухне, на разделочном столе лежали толстые пучки увядшего укропа, а углы и места, куда не заглядывал Джордж, были забиты бутылками из-под вина и прочего спиртного. Он повторял поэтическую строку раз за разом, пока не запомнил назубок.
А в полдень у него была встреча – он встал, оделся и отправился в свое любимое кафе на углу. Сотрапезник Джорджа, прибывший чуть раньше, встал и поприветствовал его. Они не пожали друг другу руки, хотя и были рады встрече.
– Ну как ты, Костас? – спросил Джордж. – Уже заказал что-нибудь?
Собеседник покачал головой.
– Спасибо, что согласился прийти. Пока не забыл, вот сигареты и бутылка узо
[18].
На мгновение лицо его собеседника, омраченное легким смущением, просияло. Он сунул сигареты в один из многочисленных карманов своего тяжелого пальто, а бутылку узо так и держал в руках, нарочито притворяясь, что читает этикетку. Надо же, подумал Джордж, как старается прикинуться грамотным.
– А с виду ничего, интересная штуковина, – проговорил тот.
– Замечательная, как и твой английский.
Костас благодарно кивнул.
– Ты где пропадал последнее время?
– Честно? – сказал Джордж.
Костас кивнул.
– Да так, влюбился.
– В женщину?
Джордж кивнул.
– Гречанку?
– Француженку.
– Ух ты, – проговорил Костас, – здорово!
– Но, – сказал Джордж, – я не виделся с ней уже неделю.
– А звонил? – полюбопытствовал Костас.
– У нее нет телефона, правда, я заходил к ней несколько раз, но дома не застал… а может, она просто не захотела открыть дверь, когда я звонил.
– Может, у нее какие дела, – предположил Костас. – Потом, все женщины – существа загадочные, так ведь?
Костас почесал подбородок и потянулся к сигаретам Джорджа.
– Можно?
Джордж кивнул.
– Конечно.
Наконец к ним подошел официант вместе с хозяином кафе – крепышом с массивной золотой цепочкой.
Хозяин встал столбом у их столика, подбоченился и сурово посмотрел на Костоса.
– Простите, мы закрываемся, – сказал он.
– Как, уже? – удивился Джордж. – Так вы только что открылись.
Костас рассмеялся от души.
– Убирайтесь отсюда оба, – велел хозяин.
– Это еще почему? – спросил Джордж. – Мы пришли пообедать.
– Так вот, здесь вам не благотворительная кухня, а районное кафе.
Джордж стоял на своем.
– Я всегда платил по счету и не скупился на чаевые.
– Ваша правда, – согласился хозяин. – Тогда почему якшаетесь с этим типом, ежели вы весь из себя приличный, – прибавил он и кивнул на Костаса, уже собравшегося на выход.
– Очень жаль, – сказал Джордж, поднимаясь, – вы забыли о таком понятии, как гостеприимство. А ведь вы, уважаемые, сами его и придумали.
У хозяина задрожали губы, но он прикусил язык.
Когда они уходили, Джордж повернулся и помахал рукой. Была у него такая странная привычка, и она нередко смущала людей. Официант, не проронивший за все время ни слова, помахал ему в ответ, а хозяин кафе бросил вдогонку пару грубостей.
– Жаль, что так вышло, – сказал Джордж.
Костас великодушно улыбнулся и стрельнул у Джорджа еще одну сигарету. Они курили у фонтана, поглядывая на проходящих мимо людей.
– В странном мире мы живем, правда? – сказал Джордж.
Костас кивнул.
– В очень странном.
– Погоди, – спохватился Джордж, повернувшись к другу. – Ведь я обещал угостить тебя обедом, так как насчет лепешек с сувлаки
[19] – возьмем и съедим у меня дома.
