Мы просидели следующие несколько часов, благодарные за то, что остались живы. Мы были почти так же благодарны, когда другой автобус появился со стороны нашего места назначения – и застрял на другой стороне размытой дороги и груды камней. Так как мы были там, где хотели быть они, а они были там, где хотели быть мы, решение было очевидным, хотя и не очень привлекательным: все, кто был в нашем автобусе, выбрались наружу под проливной дождь, собрали свои вещи, осторожно перелезли через камни, перепрыгнули через широкую впадину на дороге, в то время как люди из другого автобуса сделали то же самое. Теперь все были на той стороне размытой дороги, только вот автобусы не были повернуты в тех направлениях, в которых нужно было ехать. Поэтому мы весьма занимательно провели время, маневрируя на поворотах и соскальзывая по наклонам (автобусу не хватало места, чтобы развернуться на узкой горной дороге и поехать по направлению к Далхаузи, находящемуся в нескольких километрах от нас). Наконец-то автобус справился с разворотом на узком пространстве – и спустя некоторое время мы чудесным образом достигли нашего пристанища.
Управляемый весьма известным буддийским учителем медитации по имени Гоенка центр компенсировал интенсивностью программы по медитации то, чего ему недоставало в сфере земных благ (не было водопровода, а спали мы в палатках). Утренний колокол звучал в полпятого, первая медитация начиналась в пять, и все отшельники – хотя, очевидно, не преподаватели – приняли обет молчания. Мы начинали с одного часа сидячей медитации, затем переключались на медитацию при ходьбе. Мы чередовали эти методы примерно по четырнадцать часов в день, до десяти вечера, все десять дней нашего пребывания там. Мы дважды в день делали перерыв на прием пищи (без обеда) и на походы в ванную комнату, но даже тогда мы не должны были нарушать молчание. Однажды днем в августе один ученик передал другому записку: президент Никсон подал в отставку.
Инструкции Гоенки для нашей практики випассаны (медитации, разработанной для того, чтобы позволить практикующим «видеть вещи такими, какие они есть на самом деле») были весьма специфичны. Мы должны были медленно и сознательно направлять внимание на различные части своих тел по очереди – что чувствует кончик носа, насколько различна температура воздуха, который мы вдыхали и выдыхали, как кости ног ощущали себя по отношению к полу… пока не закончили настоящей «анатомией страсти» випассаны. Одной из целей этой формы медитации является постижение того, как изменяются чувства и отношения к чему-либо. Например, боль начинается с боли. Но по мере того, как вы сосредоточиваетесь на ощущениях своего тела, вы начинаете понимать, что то, о чем вы думаете как о боли, это всего лишь концепция, и, если вы способны заглянуть за рамки концепции, вы воспринимаете группу ощущений – возможно, покалывание в ногах, давление на колени, жжение в икроножных мышцах. Весь этот гештальт добавляется к боли, но, если вы сосредоточитесь на его составляющих, ощущения перестанут быть болезненными – они все еще остаются на месте, но тот способ, которым мы уделяем им внимание, изменился. Новое отношение таково: «О, это покалывание в моих ногах [жжение в коленях]», но разум учится не осмысливать этот комплекс ощущений как вызывающую отвращение, неприятную вещь, обозначенную словом «боль».
Нет ничего удивительного в том, что этот способ (не) реагировать на боль не приходит естественным путем. На второй день Сьюзен бормотала, что уже готова убраться отсюда к черту и вернуться в Дели, и (прилагая усилия к тому, чтобы не нарушать обет молчания) что собирается написать мне письмо на этот счет. Но в тот вечер мы сначала отправились на лекцию Гоенки. «Многие из вас, вероятно, чувствуют сильную боль и хотели бы избавиться от этого, – сказал он. – Но я хотел бы, чтобы вы взяли на себя обязательство остаться здесь еще хотя бы на двадцать четыре часа». Сьюзен, славная девушка, осталась (хотя позже она мне рассказала, что основное направление ее медитации заключалось в представлении того, как мы снова едем вниз с горы по размытой дороге). И через день все изменилось. Как неявным образом предсказал Гоенка, Сьюзен овладела своим отношением к боли, приняв осознанность без субъективных суждений по этому поводу: «Да, мои колени горят, и в моих ногах покалывание, но это только отвлеченный чувственный опыт, который я не буду возвеличивать или овеществлять пометкой “боль”».
Гоенка учил, что випассана предлагает путь к просветлению и искоренению страданий, но в течение своего сто-с-лишним-часового курса безмолвной медитации я убедился, что в ней также заключен огромный неиспользованный потенциал для психологии и неврологии. Я ощутил, как в моем способе воспринимать мир происходят поистине тектонические изменения. Я стряхивал с себя понятие боли, как будто это была небольшая ниточка, приставшая к моей рубашке, и культивировал глубокое и длительное чувство удовлетворения настоящим моментом. Будучи ученым, я не сомневался, что случившееся связано с изменением в моем мозге – вероятно, в тех его областях, которые регулируют внимание и эмоции.
Медитация встречается с наукой
Я вернулся в Гарвард, где начинался мой третий год в аспирантуре. Я решил провести небольшое исследование медитации. В одном из экспериментов Дэн Гоулман и я изучили пятьдесят восемь человек, у которых имелся разный опыт медитирования – от совсем никакого до более чем двухлетнего. Мы использовали для них некоторые стандартные психологические анкеты и обнаружили (барабанную дробь, пожалуйста!), что больший опыт в медитации был связан с меньшей тревожностью и большей способностью быть внимательным. Мы признали, что эта разница может отражать различные предрасположенности у части тех, кто не медитировал, новичков и экспертов – то есть способность сосредоточиться и испытывать беспокойство в малой степени может позволить кому-то придерживаться медитации в течение двух лет, тогда как нервозность, суетливость будут работать против этого. Без признания этой вероятности мы показались бы ужасно наивными. И хотя я был в восторге, что статья была принята в «Журнал психопатологии», публикация не гарантировала уважение. Когда я сказал одному из своих профессоров об этой работе, он ответил: «Ричи, если вы хотите построить успешную научную карьеру, это не лучший способ ее начать».
Презрение главенствующего направления психологии было лишь одним из факторов, которые делали исследование медитации не очень-то уместным. Самым большим препятствием было то, что сканирование мозга еще не было изобретено. Довольно грубая ЭЭГ, которую мы использовали, могла обнаружить электрическую активность в областях коры недалеко от поверхности, где были зафиксированы электроды, но не глубже. Это означало, что довольно обширная часть мозга была скрыта от науки, в том числе подкорковые области, которые так важны для эмоций.
В долгосрочной перспективе, однако, невозможность изучать медитацию научными методами в 70-х годах обернулась скрытым благом. Это позволило мне обратить пристальное внимание на изучение эмоций и головного мозга, что в конечном итоге привело меня к развитию аффективной неврологии, какой мы ее знаем сегодня. И к тому времени, когда я был готов к изучению медитации, неврологические инструменты для выполнения поставленных задач уже имелись.
