– В мои планы не входит проводить следствие, – медленно проговорил Ричард. – Что было, то было. Мы накануне страшных испытаний, когда на карту поставлено будущее королевства. Не время сейчас кому бы то ни было стремиться к личной мести. Коль скоро люди поклялись исполнять мои приказания, то я требую повиновения.
Никто из них не ответил. Вконец сникший и подавленный, Робин уставился в пол.
– Используем оставшиеся до утра часы для сна. Я останусь с Амброзом в его комнате, а Банни будет с Робином. Утром вы вместе отправитесь в Каэрхейз, где я к вам присоединюсь. Мэтти, я могу попросить тебя остаться здесь с миссис Денис?
– Конечно, сэр Ричард, – твердо произнесла Мэтти.
– Как ее пульс? Много крови она потеряла?
– Сейчас она чувствует себя довольно сносно, сэр Ричард. Повязки держатся хорошо. Сон и отдых к утру сотворят чудо.
– Ее жизнь вне опасности?
– Да, сэр Ричард. Рана хотя и с неровными краями, но не глубокая. Пострадает только ее красота.
Губы Мэтти дрогнули на знакомый мне манер, и я подумала, о многом ли она догадалась из того, что здесь произошло.
Амброз Манатон не смотрел на кровать, как будто лежавшая там женщина была ему чужой. «Это и их конец тоже, – подумала я. – Гартред никогда не быть миссис Манатон и не владеть Трекаррелом».
Я отвела взгляд от побелевшего неподвижного лица Гартред и ощутила на спинке кресла руки Ричарда.
– Хватит с тебя переживаний за одну ночь, – произнес он спокойно.
Он отвез меня в мою комнату и, вынув из кресла, уложил в постель.
– Уснешь? – спросил он.
– Думаю, нет, – ответила я.
– Отдыхай. Скоро нам отправляться. Еще несколько часов, и все будет закончено. Война служит хорошей панацеей от личных ссор.
– Не думаю.
Оставив меня, он вернулся к Амброзу Манатону, и сделал он это, по моему разумению, отнюдь не из любви к нему, не для того, чтобы разделить с ним сон, а чтобы быть уверенным, что казначей не улизнет от него за эти несколько оставшихся до рассвета часов. Банни удалился с Робином в его комнату, что тоже, как я догадывалась, было мерой предосторожности. Бренди и угрызения совести доводили до самоубийства и более сильных мужчин, чем Робин.
Как мог хоть кто-то из нас надеяться уснуть? Было полнолуние, и мне думается, что и ты, ночное светило, чей бледный холодный лик сиял высоко в небе над безмолвными садами и тенями, стало свидетелем странных вещей, творившихся той ночью в Менебилли. Мы – Харрисы и Гренвилы – отплатили Рашли злом за их гостеприимство.
Бежали часы, и внезапно я вспомнила о Дике, который один-одинешенек спал за дверью в соседней гардеробной. Бедный мальчик, упавший в обморок при виде крови, как это уже случалось с ним в прошлом, может, он лежал теперь, бодрствуя, как и я, и думал о стыде, отягощавшем его совесть. Мне показалось, что я слышу, как он ворочается, и я подумала, уж не преследуют ли его, как и меня, видения, и не нуждается ли он в компании.
– Дик… – позвала я тихо, – Дик…
Но ответа не последовало. Позднее с моря задул легкий бриз и устроил сквозняк: влетев ко мне в комнату через открытое окно и поиграв с дверной защелкой, он сбросил ее, и она, болтаясь из стороны в сторону, непрестанно билась о дверь – как это случается с незакрепленными ставнями.
Должно быть, он крепко спал, раз это не разбудило его.
Луна скрылась, и утренний свет постепенно наполнял комнату, прогоняя тени, по-прежнему скрипела дверь, соединявшая обе наши комнаты: то захлопываясь, то распахиваясь, она создавала неотвязный аккомпанемент моим тревожным сновидениям. Вконец выведенная этим из себя, я взгромоздилась в свое кресло, решив захлопнуть ее, и, когда моя рука уже лежала на защелке, я увидела в дверную щель, что кровать Дика пуста. В комнате его не было…
Оцепеневшая и измученная, я еле добралась до своей постели. «Он, наверно, отправился на поиски Банни, – подумала я. – Он у Банни и Робина». Но у меня перед глазами неотступно стояло его побелевшее встревоженное лицо, и даже сон, когда он все же пришел ко мне, не смог прогнать это воспоминание.
Проснувшись на следующее утро, я обнаружила, что комната залита потоком солнечного света, и сцены, разыгравшиеся тут несколько часов назад, показались ночным кошмаром. Я страстно желала, чтобы эти видения развеялись как дурной сон, но, когда Мэтти принесла мне завтрак, я поняла, что все это было явью.
– Да, миссис Денис немного вздремнула, – отвечала Мэтти на мои расспросы, – и, по-моему, она не будет испытывать сильных страданий из-за своего заточения, пока не снимет повязку.
Тут Мэтти презрительно фыркнула – в ее душе не было места жалости к Гартред.
– Разве рана со временем не заживет? – спросила я.
– Зажить-то она заживет, – ответила Мэтти, – но шрам останется у миссис Денис на всю жизнь. Ей теперь нелегко будет торговать своей красотой.
В ее словах сквозило некоторое удовлетворение, как будто события прошлой ночи подводили черту под сонмом старых счетов.
– Миссис Денис получила по заслугам, – сказала Мэтти.
Так ли это? Был ли это давно задуманный Всевышним ход на шахматной доске, или все мы были просто игрушкой в руках судьбы? Я знаю одно – после того, как я увидела рану на лице Гартред, моя ненависть к ней иссякла…
– На завтрак явились все? – спросила я внезапно.
– По-моему, да.
– И господин Дик тоже?
– Да. Он пришел несколько позже остальных, но я видела его в столовой час назад.
Я почувствовала облегчение – Дик цел и невредим и находится в доме.
– Помоги мне одеться, – сказала я Мэтти.
Пятница, 12 мая. По воле случая это могло бы произойти и тринадцатого. Из своеобразного чувства такта я не стремилась навестить Гартред в ее комнате. Теперь, когда ее красоте был нанесен урон, мы с ней оказались в равном положении, но я не горела желанием подчеркивать это. Другие женщины могли бы так с ней поступить: разыгрывать сострадание, а в глубине души торжествовать. Но Онор Харрис не относилась к их числу. Я передала ей через Мэтти, чтобы она сказала, что ей надо, и предоставила ей оставаться наедине с собственными мыслями… Я нашла Робина в галерее, он в задумчивости стоял возле окна, его правая рука была на перевязи. При моем приближении он повернул голову, затем снова стал молча смотреть вдаль.
– Я думала, ты уехал с Банни в Каэрхейз, – сказала я ему.
– Мы ждем Питера Кортни, – ответил он тупо. – Он до сих пор не вернулся.
– Как твое запястье? Болит? – спросила я участливо.
Он покачал головой, продолжая по-прежнему смотреть в окно.
– Когда все будет позади и эта кутерьма закончится, – сказала я, – мы с тобой снимем дом и заживем вместе – ты и я, как когда-то в Ланресте.
