– Тюремное заключение с соизволения его величества с возможным помилованием в конце войны.
– А что, если война пойдет не так, как мы хотим, и мятежники отвоюют Корнуолл для парламента?
Робин заколебался, и тогда я ответила за него.
– Будучи заключенным, сэр Ричард Гренвил передается генералу Фэрфаксу, – сказала я, – и как военный преступник приговаривается к смертной казни.
Сославшись на усталость, я отправилась к себе в комнату. Впервые за много ночей я уснула без труда, и единственной причиной тому было то, что я направлялась в Труро, находившийся всего в тридцати милях от Сент-Майклз-Маунта. Из-за выпавшего за предыдущие дни снега по прямой дороге, что шла через болота, было не проехать, и мы были вынуждены отправиться более длинным путем через побережье. Так что с многочисленными остановками и задержками мы лишь через неделю добрались до Труро и там узнали, что Совет переехал в Пенденнис-Касл, в устье Фала, и что сэр Джон Дигби со своими отрядами теперь тоже находится в этой крепости.
Робин нашел нам с Мэтти жилье в Пенрине, а сам тут же отправился с докладом к своему командиру, захватив с собой и мое письмо к Джеку Гренвилу, который, по моим расчетам, состоял в близком окружении принца. На следующий день Джек примчался повидаться со мной, и у меня было такое ощущение, будто прошли годы с тех пор, как я в последний раз виделась с кем-нибудь из Гренвилов. А ведь и трех недель не прошло с того дня, когда он, Ричард и юный Банни втроем прискакали в Менебилли. Я чуть не расплакалась, когда он вошел в комнату.
– Не бойтесь, – сразу сказал он мне. – Дядя в хорошем расположении духа и в добром здравии. Я получил от него письма из Маунта. Он велел, чтобы я написал вам и попросил вас не беспокоиться о нем. Скорее, он тревожится за вашу судьбу, поскольку считает, что вы находитесь у своей сестры миссис Рашли.
Тогда я решила довериться юному Джеку.
– Прежде скажите мне, что вы думаете об этой войне? – попросила я.
Он поморщился и пожал плечами.
– Вы же видите, мы в Пендиннисе, – произнес он тихо, – это говорит само за себя. На рейде стоит на якоре фрегат с укомплектованной полностью командой и с запасами провизии. Ему приказано отплыть к островам Силли, как только поступит такое распоряжение. Сам принц никогда не отдаст такого приказа – он всецело за то, чтобы сражаться до конца. Но Совету недостает его мужества. Последнее же слово за сэром Эдвардом Хайдом, а не за принцем Уэльским.
– Сколько времени у нас в запасе до того, как будет дано такое распоряжение?
– Гоптон с армией двинулся на Торрингтон, – ответил Джек, – и есть надежда – хотя, боюсь, весьма слабая, – что, напав первым, Гоптон возьмет в свои руки инициативу и ускорит развязку. Он отважный человек, но ему недостает дядиного авторитета, да и солдаты его недолюбливают. Если он терпит неудачу в Торрингтоне и побеждает Фэрфакс – тогда нужно быть готовым к тому, что фрегат отплывет.
– А ваш дядя?
– Боюсь, он останется в Маунте. У него нет другого выбора. Но Фэрфакс – солдат и джентльмен. С ним будут хорошо обращаться.
Для меня это был не ответ. Каким бы солдатом и джентльменом ни был сам Фэрфакс, он служит парламенту, а парламент в 1643 году постановил, что Ричард Гренвил – предатель.
– Джек, – сказала я, – не могли бы вы сделать для меня одну вещь, это для блага вашего дяди?
– Ради вас обоих, – сказал он, – все, что захотите.
«Ах, да благословит тебя Господь, – подумала я, – ты истинный сын Бевила».
– Устройте мне аудиенцию у принца Уэльского, – сказала я ему.
Он присвистнул и почесал щеку – чисто гренвильский жест.
– Клянусь, я сделаю все, что в моих силах, – сказал он, – но это потребует времени и терпения, и я не могу обещать вам успеха. Он окружен таким плотным кольцом из членов Совета, к тому же он не осмеливается ни в чем отступать от указаний, которые дает ему сэр Эдвард Хайд. Скажу вам, Онор, ему всегда отравляли жизнь. Сначала это делала его мать, а сейчас – канцлер. Когда он достигнет совершеннолетия и сможет действовать самостоятельно, бьюсь об заклад, что он себя еще покажет.
– Придумайте какую-нибудь историю, – убеждала я его. – Вы одного с ним возраста и близки к нему. Вы знаете, что может на него повлиять. Я предоставляю вам полную свободу действий.
Он улыбнулся – совсем как его отец.
– Да стоит ему только услышать вашу историю про то, как вы отправились за моим дядей в Эксетер, как он сразу загорится желанием взглянуть на вас. Ничто ему так не нравится, как любовные дела. Но вот сэр Эдвард Хайд и вправду представляет большую опасность.
Он вышел от меня, дав самое серьезное обещание сделать со своей стороны все возможное, и мне пока пришлось удовольствоваться этим. Затем наступила пора ожидания, которое показалось мне вечным, хотя в действительности прошло чуть больше двух недель. В течение этого времени меня неоднократно навещал Робин, умоляя каждый раз, чтобы я покинула Пенрин и вернулась в Менебилли. Он говорил, что стоит мне только сказать слово, как сюда за мной приедет сам Джонатан Рашли.
– Я должен по секрету предупредить тебя, что Совет не очень-то рассчитывает на то, что Гоптону удастся справиться с Фэрфаксом. Принц со своим окружением отплывет к островам Силли. Те же из нас, кто останется в крепости, будут удерживать Пендиннис до последнего, пока его не сожгут дотла вместе с нами. И пусть сюда заявится хоть вся армия мятежников – мы не сдадимся.
Милый Робин. Когда ты это говорил, сжав зубы, и твои синие глаза сверкали, я простила тебе твою неприязнь к Ричарду и тот глупый, бессмысленный вред, который ты причинил, отказавшись ему повиноваться.
«Смерть и слава, – размышляла я. – Такой выбор мог бы сделать мой Ричард». Но я помышляла лишь об одном – чтобы он бежал в ночи, как вор.
– Я вернусь в Менебилли, – проговорила я медленно, – когда принц Уэльский отплывет к островам Силли.
– Но тогда я уже не смогу помочь тебе, – заметил Робин. – Я буду в крепости Пендиннис, и наши пушки окажутся повернуты на восток, в сторону Пенрина.
– Я не испугаюсь ваших пушек, – сказала я, – как не устрашит меня и конница Фэрфакса, грохот которой доносится из-за Теймара. Пройдут годы, и в летописи семейства Харрис прекрасно будет смотреться запись, повествующая о том, что Онор умерла в последних рядах защитников города в тысяча шестьсот сорок шестом году.
Смелые слова, которые я имела наглость произнести и в которых звучало так мало правды…
14 февраля, в праздник святого Валентина, покровителя влюбленных, я получила послание от Джека Гренвила. Текст казался неясным, и в нем были умышленно пропущены имена.
Змея отправилась в Труро, – писал Джек, – и мы с моим другом сможем ненадолго принять вас сегодня днем. Я пошлю за вами провожатых. Ничего не говорите об этом деле своему брату.
