Затем, когда мы одни-одинешеньки двигались вперед среди заснеженных болот под сильными порывами ледяного ветра, нам навстречу попадались отдельные человеческие фигуры, шедшие на запад; их одеяние ясно говорило о том, что когда-то это были солдаты короля, а теперь – дезертиры. Хотя они посинели от холода и голода, вид у них был наглый и угрюмый, будто их больше не волновало, что с ними станет. Когда наша повозка обгоняла их, некоторые из них кричали:
– К черту эту войну! Мы возвращаемся по домам. – И, глумясь над нами, они трясли кулаками в сторону паланкина: – Вы едете к самому дьяволу.
Короткий зимний день подошел к концу, и к тому времени, когда мы добрались до Лонстона и свернули от города на Стефенс, было уже темным-темно и снова повалил снег. Задержись мы в пути хотя бы на час – и мы застряли бы в снежных заносах на дороге, где по обеим сторонам от нас простиралась бы одна обширная вересковая пустошь. Наконец мы добрались до Веррингтона, который я уже и не чаяла увидеть снова, и, когда перепуганный часовой у ворот узнал меня и пропустил повозку в парк, я подумала, что даже он, человек Гренвила, порастерял свой уверенно-горделивый вид и, случись что, станет не лучше тех дезертиров, что мы встретили на дороге.
Мы въехали на мощеный двор, и ко мне направился офицер – лицо его мне было незнакомо. Мое имя не произвело на него никакого впечатления. Он сказал, что генерал на совещании и его нельзя беспокоить. Я подумала, что мне мог бы помочь Джек, и спросила, нельзя ли передать сэру Джону Гренвилу или его брату, мистеру Бернарду, что госпожа Онор Харрис просит принять ее по весьма срочному делу.
– Сэр Джон больше не состоит при генерале, – ответил офицер. – Вчера его вновь затребовал к себе принц Уэльский. А Бернард Гренвил вернулся в Стоу. Теперь я являюсь адъютантом генерала.
Это было не очень-то обнадеживающе, поскольку он меня не знал, и, покуда я всматривалась в силуэты военных, которые сновали взад-вперед по коридору, до меня донеслась издалека барабанная дробь. «Как же неуместен и безумен мой приезд, – подумала я, – ибо что же делать им со мной – женщиной, да еще калекой, – в такой напряженный момент?»
До моего слуха донеслись неразборчивые голоса.
– Они выходят, – сказал офицер. – Совещание закончилось.
Я разглядела полковника Роскаррока, верного друга Ричарда, которого хорошо знала, и в отчаянии, высунувшись из паланкина, окликнула его. Он немедленно подошел ко мне. Видно было, что он крайне изумлен, но он тут же спохватился и с подлинной галантностью постарался скрыть свою растерянность. Полковник распорядился, чтобы меня внесли в дом.
– Ни о чем меня не спрашивайте, – сказала я. – Я догадываюсь, что приехала в неподходящий момент. Можно мне с ним увидеться?
Какую-то долю минуты он колебался.
– Почему же нет. Конечно, он захочет с вами увидеться. Но должен предупредить вас, дела складываются неважно. Нам всем весьма жаль…
Он в смущении умолк, при этом вид у него был самый разнесчастный.
– Пожалуйста, – попросила я, избегая смотреть ему в глаза, – прошу вас, скажите ему, что я здесь.
Он немедленно отправился в комнату, которую выбрал для себя Ричард и где мы с ним просиживали ночами на протяжении семи месяцев. Пробыв там какое-то время, он вернулся ко мне. Мое кресло спустили с паланкина на землю, и он вкатил его в комнату, затем вышел, закрыв за собой дверь.
Ричард стоял у окна. На его суровом лице застыли столь хорошо знакомые мне жесткие складки. Могу сказать, что в тот момент его мысли меньше всего на свете были заняты моей персоной.
– Какого черта ты здесь? – устало спросил он.
Это был не тот прием, какого бы мне хотелось, но иного я и не заслуживала.
– Извини, – сказала я. – Но я не могла уже оставаться там, после того как ты уехал. Если что-то должно случиться – а я знаю, что так и будет, – я хочу все разделить с тобой. Я имею в виду опасность и все последствия.
Он хмыкнул и бросил мне на колени бумагу.
– Опасности не будет – ни для тебя, ни для меня. Может, в конечном счете и хорошо, что ты приехала. Мы отправимся на запад вместе.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросила я.
– Вот письмо. Можешь его прочесть, – сказал он. – Это копия послания, только что отправленного мною Совету принца, в котором я сообщаю, что подаю в отставку и оставляю армию его величества. Они получат его через час.
Я ответила не сразу. Я сидела, сохраняя невозмутимое спокойствие.
– Что это значит? – спросила я наконец. – Что случилось?
Он подошел к огню и остановился, заложив руки за спину.
– Вернувшись из Менебилли, я тут же отправился к ним. Я сказал, что если они хотят спасти Корнуолл и принца, то им следует назначить Верховного главнокомандующего. Люди дезертируют сотнями, дисциплины больше не существует. Это было бы единственной надеждой, последним шансом. Они поблагодарили меня. Сказали, что изучат этот вопрос. Я уехал. На следующее утро я отправился в Ганнислейк и Каллингтон, осмотрел укрепления. И там я отдал приказ одному пехотному полковнику взорвать мост, когда в том возникнет необходимость. Он оспорил мое распоряжение, заявив, что получил приказ совершенно иного свойства. Тебе не хочется узнать его имя?
Я ничего не сказала. Какое-то врожденное чутье подсказало мне его.
– Это твой брат, Робин Харрис, – произнес Ричард. – Он даже осмелился примешать твое имя к военным делам. «Я не стану исполнять приказы человека, – заявил он, – который погубил жизнь и репутацию моей сестры. Мой командир – сэр Джон Дигби, а он распорядился оставить этот мост в целости».
Какое-то мгновение Ричард смотрел на меня, а затем принялся шагать взад-вперед по ковровой дорожке перед камином.
– Просто в голове не укладывается, – сказал он. – Такая глупость, такое невежество! То, что он твой брат и примешивает личную ссору к делу служения королю, – плевать. Но оставить мост Фэрфаксу, иметь наглость заявить мне, Гренвилу, что Джон Дигби знает дело лучше меня…
Я представила Робина: раскрасневшийся, с бьющимся сердцем, распираемый праведным гневом, он думал – бедный мой глупыш, – что, бросая вызов своему командиру, он в какой-то мере защищает меня и унижает – довольно-таки нелепо – соблазнителя своей сестры.
– А что потом? – спросила я. – Ты виделся с Дигби?
– Нет, – ответил Ричард. – Какой смысл? Он бы бросил мне вызов, как это сделал твой брат. Я вернулся сюда, в Лонстон, чтобы получить от Совета полномочия Верховного главнокомандующего и затем продемонстрировать свою власть всей армии, а Дигби с твоим братом пусть катятся ко всем чертям!
– И ты их получил?
Он наклонился над столом и, схватив небольшой кусок пергамента, сунул его мне в нос.
– Совет принца, – прочитал он, – назначает лорда Гоптона Верховным командующим войсками его величества на западе и высказывает пожелание, чтобы сэр Ричард Гренвил служил под его началом как генерал-лейтенант пехоты.
