Он, улыбаясь, подтолкнул мое кресло к кровати, и я увидела, как высунувшаяся рука Ричарда отдернула полог.
– А-а! – глубоко вздохнул Ричард. – Ты все-таки приехала.
Он был мертвенно-бледным. И от этого, быть может, его глаза казались еще больше. Его рыжеватые волосы были коротко подстрижены, что придавало ему странно моложавый вид. Впервые я заметила в нем сходство с Диком. Я взяла его руку и пожала ее.
– Прочитав твое письмо, я не стала медлить ни минуты, – сказала я.
Он повернулся к двум юношам, стоявшим подле его кровати, – своему племяннику и тому, кого он назвал Гарри.
– Уходите оба, – приказал он, – и если этот чертов хирург покажет свой нос, скажите ему, чтобы он убирался ко всем чертям.
– Есть, сэр, – ответили они, щелкнув каблуками, и могу поклясться, что, когда они выходили из комнаты, юный Джек Гренвил подмигнул своему приятелю.
Ричард поднес мою руку к своим губам и прижался к ней щекой.
– Со стороны Всевышнего это добрый жест, – произнес он. – И ты, и я – мы оба поражены в бедро.
– Тебе больно? – спросила я.
– Больно ли мне? Боже мой, осколки пушечного ядра, попадая ниже паха, жгут посильнее поцелуя женщины. Конечно, мне больно.
– Кто осматривал рану?
– Ее пересмотрели все армейские хирурги, и при этом каждый делал больше глупостей, чем его предшественник.
Я позвала Мэтти, и она тут же появилась из-за двери с чашей теплой воды, бинтами и полотенцами.
– Здравствуй, баранья мордашка, – приветствовал ее Ричард. – Со сколькими капралами ты переспала по дороге?
– У меня не было на это времени, – отрезала Мэтти. – Мы так мчались сюда, что мисс Онор делала остановки только для того, чтобы вздремнуть несколько часов. И вот не успели мы приехать, как нас тут же оскорбляют.
– Я не буду оскорблять тебя, если только ты не будешь делать мне слишком тугие повязки.
– Ладно, – согласилась Мэтти. – Дайте-ка я взгляну, что они тут с вами сделали.
Умелыми пальцами она сняла старую повязку – и открылась рана. Она и вправду была глубокой, поскольку осколки проникли в кости и застряли там. При каждом нажиме ее пальцев Ричард вздрагивал и стонал, награждая ее всеми возможными словами, что совсем не трогало Мэтти.
– Рана чистая, это правда, – сообщила она. – Я ожидала увидеть гангрену. Но некоторые из этих осколков вы сохраните до конца своих дней, если только не дадите отрезать себе ногу.
– Ну уж нет, – ответил он. – Лучше я оставлю осколки и буду терпеть боль.
– Во всяком случае, это будет хоть каким-то оправданием вашего дурного настроения, – парировала Мэтти.
Она промыла рану и снова наложила на нее повязку, и все это время Ричард держал меня за руку, как это сделал бы Дик. Когда же, закончив все, Мэтти выходила из комнаты, он, дразня ее, приставил палец к носу.
– С нашей последней встречи прошло больше трех месяцев, – сказал он. – А что, эти Поллексефены такие же неприятные, как и все остальные в твоем семействе?
– Мое семейство не было неприятным, покуда ты его таким не сделал.
– Да твои родственники меня сразу невзлюбили. А сейчас они восстанавливают против меня все графство. Тебе известно, что девонские комиссары сейчас в Эксетере, а с ними список жалоб на меня длиною в милю?
– Я не знала.
– Все это заговор, подстроенный твоим братом. Из Бристоля должны прибыть три члена Совета принца, чтобы обсудить это дело с комиссарами, и, как только я буду в состоянии двигаться, мне надлежит предстать перед ними. Командующий здесь, в Эксетере, Джек Беркли по уши увяз в этой интриге.
– А в чем в точности заключается интрига?
– Как в чем?! В том, чтобы отстранить меня от командования, конечно же, ну а цель Беркли – занять мое место.
– А что, ты бы стал сильно возражать? По-моему, блокада Плимута не доставила тебе большого удовольствия.
– Да, пусть Джек Беркли отправляется в Плимут. Но я не собираюсь сдаваться и не соглашусь поступить к кому-либо под начало, на какую-нибудь второстепенную должность, которую мне предложит Совет принца, когда у меня есть мандат от самого его величества.
– Его величество, судя по всему, озабочен собственными неприятностями. Кто этот генерал Кромвель, о котором все так много говорят?
– Еще один проклятый пуританин, болтающий о своей избранности, – пояснил Ричард. – Говорят, он каждый вечер беседует со Всевышним, но я охотнее поверю, что он попросту пьет. Хотя солдат он хороший. Как и Фэрфакс. Их армия «Новая модель» сделает отбивную из нашей беспорядочной толпы.
– И, зная об этом, ты все же решаешь рассориться со всеми своими друзьями?
– Они мне не друзья. Это банда низких, подлых мерзавцев. И я сказал им это прямо в лицо.
Спорить с ним было бесполезно. А из-за раны он сделался еще более раздражительным. Я спросила, есть ли у него вести от Дика, и он показал мне высокопарное письмо от учителя, а также копии наказов, которые он отослал Герберту Ашли. В них не было никакого подлинно дружеского участия и поддержки. Я прочла несколько слов:
В целях его воспитания мне желательно, чтобы он постоянно и усердно обучался французскому языку, чтению, письму, арифметике, а также верховой езде, фехтованию и танцам. Этого я жду от него, и если он будет поступать, к собственной же пользе, согласно моим пожеланиям, то у него ни в чем не будет недостатка. Если же я узнаю, что он в той или иной мере пренебрег тем, что я настоятельно ему рекомендую, то я и впрямь не выделю больше ни пенни на его содержание и перестану его рассматривать как своего сына.
Я сложила наказы и убрала обратно в шкатулку, которую он запер и поставил возле себя.
– Думаешь таким образом завоевать его привязанность?
– Я не требую от него привязанности, – сказал Ричард. – Я требую от него послушания.
– Ты не был так жесток с Джо. Да и со своим племянником Джеком ты не столь непреклонен.
– Такие, как Джо, встречаются один на миллион человек, а Джек чем-то на него похож. Этот парень дрался в Лансдауне как тигр, когда пал бедняга Бевил. А ведь ему было всего пятнадцать, как сейчас Дику. Я привязан к этим парням потому, что они ведут себя как мужчины. А вот мой сын и наследник Дик вздрагивает, когда я с ним заговариваю, и скулит при виде крови. Это не прибавляет гордости его отцу.
Ссора. Удар. Крик малыша. И в течение пятнадцати лет яд сочится в кровь ребенка. Я не могла изобрести панацею, чтобы остановить поток обиды. Время и расстояние могли бы как-то способствовать заживлению раны, которую тесное общение только бередит. Ричард снова поцеловал мне руку.
– Стоит ли беспокоиться о юном Дике, – проговорил он. – Не у него же в бедре засело с дюжину осколков.
