– Да, Джонатан.
– Повсюду, как тебе известно, шпионы! У соседей слишком длинные уши, и даже близкий друг может на тебя донести. Если бы кто-нибудь из армии мятежников завладел ценностями, что постоянно проходят через мои руки, парламент стал бы в десять раз богаче. Поэтому все перевозки осуществляются ночью, когда дороги пустынны. Необходимо также иметь как можно больше помещений для складирования столового серебра перед отправкой. Ты следишь за моей мыслью?
– Да, Джонатан. С большим интересом.
– Очень хорошо. Эти склады должны быть засекречены и известны лишь узкому кругу людей. Вот почему необходимо, чтобы в домах или сооружениях, служащих складами, имелись потайные помещения, известные лишь их владельцам. Менебилли, как ты успела обнаружить, располагает одним из таких тайников.
Я почувствовала, что краснею, и не по причине сарказма, звучащего в его словах: правда была так не похожа на то, что я себе вообразила!
– Контрфорс у дальнего угла этой комнаты внутри пустой. Узкая лесенка ведет в комнатушку, устроенную в утолщении стены ниже уровня внутреннего двора. Человек в ней может стоять – или сидеть, – хотя она и насчитывает не более пяти квадратных футов. Проложенный под домом и дорогой на насыпи туннель связывает эту комнатушку с летним домиком. Именно в ней я уже в течение года и прячу столовое серебро. Теперь ты понимаешь?
Я молча кивнула, заинтригованная его рассказом.
– Мы всегда работаем только ночью – мой управляющий Джон Лангдон и я. Повозки ждут в Придмуте, мы перевозим серебро в ручной тележке из тайника по туннелю в домик, а затем до самой бухты, где его грузят на повозки. Груз сопровождают верные нам люди, но ни один из них, разумеется, не знает, где в Менебилли находится тайник. Их это не касается. Этого не знает никто, кроме меня самого, Лангдона, а теперь еще и тебя, Онор, и ты – я сожалею, что вынужден это сказать, – не имеешь никакого права быть посвященной в эту тайну.
Я промолчала. Да и что я могла ответить?
– Джону известно, что в доме прячут столовое серебро, но он никогда не пытался разузнать, где именно. Он до сих пор ничего не знает ни о существовании потайной комнаты в контрфорсе, ни о туннеле, ведущем в летний домик.
Тут я рискнула прервать его словоизлияния:
– Какое счастье, что в Менебилли оказался такой превосходный тайник.
– Совершенно верно, – согласился он. – Не будь тайника, вряд ли бы я взялся выполнить эту миссию. Тебе, наверное, интересно знать, почему дом был построен таким образом?
Я кивнула.
– Так вот, мой отец занимался морскими перевозками, что требовало секретности. Туннелем часто пользовались для различных целей.
«Другими словами, дорогой Джонатан, – подумала я, – твой отец был пиратом и мастерски скрывал это, учитывая его превосходную репутацию как в Фое, так и во всей округе».
– В конечном счете, – добавил он, переходя на шепот, – судьба распорядилась так, что мой старший брат не сохранил своих умственных и физических способностей. Это была его комната начиная с тысяча шестисотого года – даты строительства дома – до самой его смерти. Бедолага прожил в ней целых двадцать четыре года. Иногда у него бывали довольно сильные припадки, он становился буйным, и его приходилось запирать в этой келье, в утолщении контрфорса. От недостатка воздуха он внезапно терял сознание, и тогда к нему легче было подступиться.
Он говорил очень естественно, без малейшего смущения в голосе. Мне же становилось не по себе от той картины, которую рисовали в моем воображении его слова.
Я видела мерзкого, сотрясаемого дрожью маньяка, задыхавшегося в стенах своей темной кельи, которая вся заставлена сейчас, как в волшебной сказке, столовым серебром.
Джонатан, вероятно, заметил, как я изменилась в лице. Он мягко посмотрел на меня и встал.
– История не очень приятная, я знаю, – сказал он. – Признаюсь, я испытал огромное облегчение, когда оспа унесла брата через несколько дней после смерти отца. Нелегко присматривать за слабоумным, когда в доме маленькие дети. Ты наверняка слышала о злонамеренных сплетнях, которые распространил Роберт Беннет?
Я уклончиво ответила, что до меня доходили кое-какие слухи.
– Он заболел через пять дней после отца, – объяснил Джонатан. – Почему мы с женой не заразились, теперь сказать трудно. Болезнь совпала с сильнейшим приступом помешательства и очень быстро унесла его. – Вдруг он услышал, как из кухонь, хлопая дверьми, начали выходить слуги. – А сейчас ты вернешься к себе, – закончил он разговор, – а я уйду тем же путем, каким и пришел. Можешь отдать мне ключ Джона Лангдона. Впредь, когда услышишь, что я пришел сюда, ты будешь знать – зачем. Я веду здесь учет ценностей, временно находящихся в моем распоряжении, и время от времени заглядываю в этот список. Полагаю, мне нет нужды напоминать тебе, что все сказанное сегодня вечером должно остаться в строжайшей тайне.
– Торжественно тебе обещаю никому ее не разглашать, Джонатан.
– Спокойной ночи, Онор.
Он помог мне выкатить кресло в коридор, затем тихонько закрыл за мной дверь. Я оказалась у себя в комнате за несколько минут до того, как ко мне поднялась Мэтти, чтобы задернуть шторы.
Глава 13
Хоть я никогда прежде не питала особой симпатии к моему зятю, после нашей встречи в тот вечер я прониклась к нему уважением. Теперь я знала, что и дела короля, из-за которых он постоянно находился в разъездах, были делами важными, – неудивительно, что иногда он вел себя несдержанно по отношению к семье. Менее обязательный человек давно бы уже переложил бремя ответственности на другие плечи. Вызывало уважение и то, что он доверился мне после моего непростительного вторжения в запертую комнату. Я сожалела только, что он не показал мне лестницу в контрфорсе или комнатушку внутри, но это значило бы требовать от него слишком многого. Перед глазами у меня продолжали стоять шевелящиеся от сквозняка шпалеры, а за ними – огромная черная дыра. Ход войны между тем не вызывал у нас особого беспокойства. Во главе нашей западной армии был поставлен племянник короля, принц Морис, который нуждался в серьезном подкреплении, особенно в кавалерии, чтобы нанести врагу решающий удар. Но план летнего наступления еще, кажется, не был разработан. Принц Руперт
[11], брат Мориса, пытался убедить короля в необходимости отправить около двух тысяч кавалеристов на запад, однако натыкался на обычное сопротивление Совета, и конница не появлялась. Все это мы знали, разумеется, от Ричарда; возмущенный тем, что не получил еще ни одной из обещанных пушек, он со всей своей суровой прямотой заявил нам, что наша западная армия – не что иное, как сборище немощных, ни на что не годных молокососов, а сам принц Морис страдает навязчивой идеей: сесть перед Лайм-Риджисом и ждать, когда ворота откроются сами по себе.
