Мои окна были закрыты, кроме одного, того, что выходило во внутренний двор. Дуло, однако, совсем не с этой стороны. И тогда я вспомнила, что между дверью в соседнюю комнату и полом имелась щель в один или два дюйма, в которую Мэтти пыталась заглянуть, перед тем как сделала ножницами отверстие в дверной перегородке.
Именно оттуда сейчас и сквозило, а это означало, что в соседней комнате открыты дверь или окно. Вкрадчивые, легкие шаги по-прежнему были слышны, и я, вспотев от волнения, начала вспоминать истории о привидениях, что рассказывали мне братья, когда я была еще маленькой, о том, как спустившийся на землю дух посещает те места, которые он ненавидит, принося с собой холодное, промозглое дыхание непроглядной тьмы. Возле конюшни залаяла собака, и этот домашний звук вернул меня к действительности. Почему какой-нибудь живой человек не мог открыть заколоченное окно, выходившее, как и одно из моих окон, во внешний двор? Если призрак несчастного дядюшки Джона пригвоздил бы меня к постели, то живой человек, тайно проникший ночью в запертую комнату, только возбудил любопытство той, которая с малолетства отличалась склонностью совать свой нос во все, что ее не касалось.
С величайшей осторожностью я протянула руку к кремню для высекания огня, который Мэтти всегда оставляла возле моей кровати, и зажгла свечу. Кресло тоже стояло рядом. Я подтянула его к себе и, с трудом превозмогая боль, которую не облегчали долгие годы тренировки, опустилась в него. Шаги резко прекратились. «Значит, я права, – мелькнуло у меня в голове. – Никакой призрак не испугался бы звука скрипнувшего кресла». Я ждала долго, минут, наверное, пять. Незваный гость, похоже, успокоился, поскольку я отчетливо услышала звук выдвигаемого ящика. Я бесшумно пересекла в кресле комнату. «Кто бы там ни находился, – я зловеще улыбнулась, – он не знает, что калека способна перемещаться, если у нее есть сообразительный брат, наделенный даром изобретателя». Я подъехала к двери и снова прислушалась. Картина, которой Мэтти прикрыла прорезь, находилась на уровне моих глаз. Я задула свечу, рассчитывая на ощупь вернуться в темноте назад к кровати после того, как удовлетворю свое любопытство. Затем, затаив дыхание, я тихонько сняла картину с гвоздя и прильнула глазом к щелочке. Погруженная в полумрак, комната освещалась единственной свечой, стоявшей на голом столе. Я не могла ничего видеть ни справа, ни слева – отверстие было слишком маленьким, – но стол находился как раз напротив. За столом, спиной ко мне, сидел мужчина. На нем были сапоги со шпорами и куртка для верховой езды. Зажав в пальцах перо, он что-то писал на белом продолговатом листе бумаги, то и дело поглядывая на другой лист, лежавший рядом. Человек был сама плоть и кровь, а никакое не привидение, и напоминал клерка, спокойно переписывающего документ. Дойдя до конца длинного листа бумаги, он сложил его и, поднявшись из-за стола, открыл ящик секретера, стоявшего у стены, – при этом раздался звук, который я уже слышала. Как я сказала, в комнате царил полумрак, и я могла различить лишь шляпу у него на голове да куртку для верховой езды темно-красного цвета. Затем он вышел из моего поля зрения, унося свечу и бесшумно ступая в направлении самого отдаленного угла комнаты. После этого я ничего больше не слышала. И пока я ждала, озадаченная, прильнув к отверстию, я осознала внезапно, что сквозняк под дверью исчез. Тем не менее я не слышала, чтобы закрывали окно. Я наклонилась, опустила руку – сквозняка не было. Незнакомец каким-то непонятным образом устранил его, а сам в то же время вышел. Он покинул комнату не через дверь в коридор, а через какой-то другой проход. Я вернула картину на место, на обратном пути к кровати наткнулась в темноте на стол и разбудила Мэтти.
– Вы в своем уме? – пожурила она меня. – Разъезжаете по комнате в полной темноте!
И, взяв меня на руки, как ребенка, опять уложила в постель.
– Мне привиделся кошмар, – солгала я, – и показалось, что я слышу шаги. Нет ли кого-нибудь во дворе, Мэтти?
Она раздвинула шторы.
– Ни души, – проворчала она в ответ. – Даже кошка не скребется в дверь. Все спят.
– Ты наверняка подумаешь, что я не в себе, – сказала я. – Все же выйди со свечкой в коридор и попробуй открыть дверь соседней комнаты.
– Не в себе, это точно, – раздраженно бросила она. – Вот что бывает, когда в пятницу вечером смотришься в зеркало.
Через минуту она вернулась.
– Дверь, как всегда, заперта и, судя по слою пыли на ручке, не открывалась месяц или больше.
– Да, – пробормотала я в раздумье. – Так я и предполагала.
Она пристально посмотрела на меня и покачала головой.
– Я заварю вам крепкий настой из трав.
– Я не хочу.
– Ничто лучше не прогоняет дурные сны, – произнесла она, укрыла меня одеялом и, поворчав еще немного, ушла к себе в комнату.
Я же долго не могла уснуть. Я попыталась вспомнить, как устроен дом, если смотреть на него снаружи, и что мне показалось странным во время недавней прогулки с Джоном вокруг дома. Было уже около половины пятого утра, когда меня осенило. Менебилли представлял собой прямоугольное строение с ясными, прямыми контурами, без единого выступа или флигеля. И только на северо-западном углу дома из стены рядом с запертой комнатой выдавался контрфорс, спускавшийся прямо от крыши к самой земле. Зачем, интересно, старый Джон Рашли, строя свой дом в 1600 году, предусмотрел этот контрфорс в северо-западном углу? Не существовало ли тут связи с тем обстоятельством, что комната за ним должна была стать убежищем его слабоумного старшего сына?
Одни душевнобольные безобидны, другие – нет. Но даже самым тяжелым, тем, кто мало отличается от животного, необходимы, как всякому живому существу, свежий воздух и движение в определенные часы дня. Я улыбнулась сама себе в потемках: после трех часов беспокойных метаний в постели я догадалась, как незваный гость проник в комнату, минуя запертую дверь. Он вошел и вышел так же, как это делал наверняка несчастный дядюшка Джон почти полвека тому назад, воспользовавшись лестницей, скрытой в контрфорсе. Но зачем он приходил и чем он там занимался – это мне еще предстоит узнать.
Глава 9
На следующее утро шел дождь, и я не смогла совершить обычную прогулку вокруг дома. Но позже, днем, когда солнце выглянуло из-за туч, я, укутавшись шалью, сообщила Мэтти, что намереваюсь подышать свежим воздухом.
Джон Рашли объезжал на лошади свои владения вместе с управляющим Лангдоном, чей дом я уже видела за лужайкой для игры в шары. Поэтому его место за ручками моего кресла заняла Джоан, и мне не составило труда уговорить ее проехать под низкой аркой во внешний двор, где я сделала вид, что любуюсь окнами своих покоев над воротами.
В действительности же я изучала структуру контрфорса, который, как я и думала, проходил по всей высоте дома в северо-западной его части рядом с запертой комнатой.
Толщина контрфорса была немногим более четырех футов, и если внутри он был пустой, как я предполагала, то в нем легко могла поместиться лестница. Во всяком случае, другого выхода во двор не было – это точно. Я попросила Джоан подкатить меня к основанию постройки, сказав, что хочу потрогать лишайник, за пятьдесят лет образовавшийся на камне, в действительности же, чтобы удостовериться в прочности контрфорса. Если предположение мое окажется верным, внутри должна находиться лестница, спускающаяся ниже уровня фундамента дома, а еще ниже – подземный туннель с выходом на поверхность где-то в парке. Бедный дядюшка Джон! Видно, не зря его портрет не висел в галерее вместе с остальными членами семьи. Если его отец так тщательно скрывал портрет от посторонних глаз, это значит, что он, очевидно, наводил на всех страх и даже ужас. Покидая внешний двор, мы миновали кроличий садок и поехали по дорожке к дому управляющего. Дверь была открыта, госпожа Лангдон, жена управляющего, скромного вида женщина, стоявшая на пороге, уговорила меня выпить стакан парного молока. Пока она отсутствовала, мы огляделись вокруг, и Джоан, смеясь, показала на связку ключей, висевшую на гвозде рядом с дверью.
