Егор вынул из кармана Хосе носовой платок, смял его и сунул старику в рот.
Кремнёв проник в особняк и, остановившись в прихожей, больше похожей на гостиную, огляделся. Обстановка была изящная, по не напыщенная, дорогая, но без крикливости.
Единственной экстравагантной вещью были старинные рыцарские доспехи, закрепленные на специальной стойке. На стене, над головой у рыцаря, висела небольшая коллекция холодного оружия: пара кинжалов, турецкий ятаган, несколько кортиков.
Кремнёв направился было в гостиную, но услышал шум приближающегося двигателя и вернулся к двери.
Тихо скрипнули автоматические ворота, мотор заурчал чуть громче, и машина, мягко шелестя шинами, въехала в гараж. Прошла еще минута, и по асфальтовой дорожке, ведущей к крыльцу, зазвучали чьи-то мягкие шаги.
Сухо щелкнул замок, и дверь открылась. Темноволосый, чернобородый мужчина вошел в прихожую и закрыл за собой дверь. Затем повернулся к старинному столику-бидермейеру и бросил на него связку ключей.
На резной полочке над столиком стояла начатая бутылка виски. Мужчина задумчиво на нее посмотрел, явно колеблясь, затем протянул руку и взял бутылку с полки.
Свинтив крышку, он взял с той же полочки стакан и плеснул туда виски.
— Может, и мне нальешь? — негромко поинтересовался за спиной у мужчины Кремнёв.
Стакан вздрогнул в руке у мужчины, и напиток выплеснулся через край, облив ему пальцы. Мужчина обернулся и пробормотал, не веря собственным глазам:
— Ты!
— Я, — кивнул Кремнёв. — Ну, здравствуй, мойша. Не знаю, как ты, а я страшно по тебе соскучился.
5
(Москва, тот же день)
Невысокий, худощавый и сутулый человек, похожий повадками и лицом на шакала, выбрался из новенькой бежевой «БМВ Z8» и захлопнул дверцу.
Он повернулся к кирпичной пятиэтажке и слегка прищурился. Щеки у мужчины были впалые, нос тонкий и хрящеватый, глаза сидели глубоко и смотрели на мир со странным спокойствием часовой мины, которая невозмутимо и равномерно отсчитывает минуты до будущего взрыва.
Одет мужчина был в легкое серое пальто и темные брюки. В руке у него был белый пластиковый пакет, из которого торчали вялые, красные головки гвоздик.
Народу во дворе было немного. Пара молодых мам с колясками да три мужичка, забивающие за деревянным столом «козла».
Поглядывая на дом, он вынул из кармана коробку тонких сигар, достал одну, вставил в тонкие, сухие губы и прикурил от тяжелой зажигалки «зиппо».
Он успел сделать всего две затяжки, когда в кармане пальто зазвонил мобильник. Мужчина неторопливо достал телефон, неторопливо поднес его к уху и проговорил в трубку спокойным, чуть сипловатым голосом:
— Слушаю.
— Шакал, это Виктор.
— Привет. Как наши дела?
— Порядок. Имя подтвердилось, адрес — тоже. Это она.
— Хорошо.
— Ты сейчас где?
— Возле се дома.
— Ясно. Ты только не пори горячку. Она женщина пожилая, у нее наверняка проблемы с памятью. Если она ничего не вспомнит…
— Занимайся своим делом, — сухо перебил собеседника Шакал. — А я займусь своим. До связи.
Он отключил связь и сунул мобильник в карман.
Итак, информация подтвердилась. Вот ее окно — на втором этаже, слева от подъезда.
Шакал взглянул на окно и затянулся тонкой сигарой. Дым приятной теплой волной прокатился по гортани и заполнил легкие.
— Пора, — выдохнул Шакал, и облачко сизого дыма вырвалось у него изо рта.
* * *
Дверь открылась, и на пороге возникла грузная женская фигура в засаленном халате.
— Анна Львовна Сопова? — вежливо осведомился Шакал.
— Нет, — сухо ответила женщина и оглядела Шакала хмурым, недоверчивым взглядом. — Я ее домработница.
— Могу я видеть саму Анну Львовну?
— А вы кто ж такой будете?
— Я ее бывший воспитанник. Пришел навестить.
— Воспитанник? — Женщина оглядела Шакала снизу доверху подозрительным взглядом. — Стой здесь, воспитанник. А я пойду спрошу.
Она хотела закрыть дверь, но Шакал подставил ногу. Брови домработницы взлетели к самой кромке седых волос.
— Ты чего хулиганишь? — изумленно проговорила она.
— Она будет рада меня видеть, — заверил женщину Шакал, подбавив в голос патоки. — Можно мне войти?
Домработница насупилась.
— Анна Львовна больна, — отчеканила она. — У нее полиартрит. Лежит, не вставая, уже три дня.
— Тем более она обрадуется моему приходу. Я принес ей цветы и фрукты.
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Первыми взгляд отвел Шакал. «Успокойся, — сказал он себе. — Ты ее пугаешь». Когда он вновь взглянул на домработницу, на губах его играла дружелюбная улыбка. Однако взгляд домработницы стал еще более подозрительным.
— Тебя как зовут-то? — спросила она. — Как тебя представить?
— Боюсь, что Анна Львовна не вспомнит моего имени. Прошло много лет.
— А вот это ошибаешься. Анна Львовна помнит всех своих воспитанников. Бывает, забудет поесть или в туалет сходить. А вот их, окаянных, помнит. Так как тебя зовут, милок?
Шакал улыбнулся и ответил:
— Меня зовут Егор. Егор Кремнёв.
— Егор Кремнёв? Хорошо, я так и передам. Ты ногу-то убери. А то дверью отстригу.
Шакал нехотя убрал ногу.
— Вот так, — кивнула домработница и захлопнула дверь перед носом у Шакала.
Лицо Шакала побелело от гнева. Он почувствовал непреодолимое желание выставить дверь плечом и войти в квартиру — если придется, то даже пройти по голове мерзкой домработницы. Как было бы замечательно разбить ей голову об стену. Или просто свернуть шею. Шакал представил себе эту картину и даже услышал хруст ломающихся позвонков.
Усилием воли он заставил себя успокоиться. «Главное — не наделать глупостей».
За дверью послышались шаркающие шаги. Замок сухо щелкнул, и дверь приоткрылась. Домработница высунула в щель нос и неприязненно проговорила.
— Анна Львовна совсем плоха. Но тебя она помнит.
— Так мне можно войти? — нетерпеливо спросил Шакал.
Домработница несколько секунд молчала, затем с явным сожалением и с нескрываемой неприязнью на лице открыла дверь и сказала:
— Ну входи, раз пришел. Только постарайся ее не волновать. Веди себя тише воды, ниже травы, понял?
— Как не понять, — улыбнулся Шакал, переступая порог квартиры.
Анна Львовна Сопова лежала в постели. Она была седа, жирна и неопрятна. В комнате стоял удушливый запах медицинских препаратов.
