— Есть полезное желание. Хочу, чтобы таких, как ты, совсем не стало.
Егор вновь склонился над раной и тщательно ее осмотрел. Рана вспухла по краям и сочилась сукровицей.
— Ну, этого не дождетесь, — хрипло сказал Шеринг. — Такие, как я, будут всегда. Потому что мы — соль земли. Подумайте еще, время у вас ecть.
— Ошибаешься, Моня, — проговорил Егор, подтягивая к себе металлический кейс.
Он открыл кейс и достал упаковку одноразовых шприцев, пузырек с какой-то жидкостью и пузырек с желтым порошком.
— Времени, его всегда в обрез, — продолжил Егор, открывая пузырек. — Особенно в моей профессии. В любой момент — бац! — и ты уже там. А там за все спросят.
Кремнев начал обрабатывать края раны перекисью водорода, и Шеринг дернулся.
— Тихо-тихо, — сказал Егор. — Не так уж это и больно.
Шеринг разомкнул запекшиеся губы и выдохнул:
— Вас… спросят. А я атеист.
Олигарха снова передернуло — то ли от боли, то ли от усиливающейся лихорадки.
Кремнев, занимаясь раной, кивнул:
— Вот-вот. И за это тоже спросят. — Он осторожно промокнул рану тампоном. — Отличная дырка. Ну просто прелесть что за дырка.
— Я рад, что вам нравится, — отозвался, стиснув зубы, Шеринг. — Но хотелось бы услышать что-нибудь… более… дельное.
— Дельное? Запросто. Кость не задета. Мастерство, как говорится, не пропьешь.
— Это вы о себе?
— Конечно.
Шеринг вновь дернулся и зашипел от боли.
— Вильгельм Телль хренов, — тихо пробормотал он.
Егор промокнул рану, убрал тампон и взялся за шприц. Шеринг следил за его действиями с опаской.
— Вот вы меня ранили, — проговорил он, превозмогая боль. — А если что, как я побегу?
— Как-нибудь, — не поднимая головы, ответил Кремнев. — Главное, чтобы недалеко. Сейчас будет больно.
— Можно подумать, что до этого мне не…
Егор воткнул шприц чуть повыше раны, и Шеринг едва не вскрикнул. Его лоб покрылся испариной. Кремнев начал медленно вводить лекарство.
— Как… неприятно, — выдохнул Шеринг.
Олигарх поджал губы, отчего лицо его стало напоминать страдальческую маску.
— Сейчас будет легче, — пообещал Егор.
Щеки Шеринга своею бледностью напоминали известку. Испариной покрылось уже все лицо. Дрожь перешла в приступ безудержной крупной лихорадки.
— О, да ты, я вижу, совсем скис, — констатировал Егор, взглянув на олигарха.
Он вынул иглу и промокнул ранку ватным тампоном. Затем поднялся и направился к одежному шкафу. Порывшись в шкафу, он нашел плед, вернулся и заботливо укрыл им лихорадочно дрожащего Шеринга.
— Благодарю, — пробормотал тот, кутаясь в плед. — Долго меня еще так будет… трясти?
— Нет, — заверил его Кремнев. — Завтра будешь как огурчик.
— Это… вряд ли.
— Попомни мое слово. Это не первая рана в моей жизни. Главное, чтобы в рану не попала инфекция, а остальное — ерунда. Слопаешь кусок мяса, и через пару дней от раны не останется и следа.
— Надеюсь… что… так и будет…
Шеринг закрыл глаза и вскоре задремал.
* * *
Командировка обещала стать захватывающей. За всю свою жизнь Мария Коломеец еще не забиралась так далеко от дома. Да и само название конечного пункта звучало как строка из какого-нибудь детективноромантического фильма. Марии почему-то вспомнился «Мальтийский сокол» с Хамфри Богартом. Еще она вспомнила о своем любимом художнике Микеланджело да Караваджо, который прятался на этом острове от преследований кредиторов и карательным органов. Он тут даже написал несколько знаменитых полотен и, кажется, был посвящен в рыцари.
Возможно, Мария что-то путала, но это было не важно. Важно было то, что отныне — с этой вот командировки — для нее, в сущности, начиналась новая жизнь.
Она была рада отъезду из Москвы и по другой причине. Ухаживания полковника Уколова вначале польстили Марии. Он был мужчина симпатичный и вполне обаятельный. Настоящий полковник!
Однако, посидев с ним час в ресторане, Маша готова была бежать от этого полковника за тридевять земель. Что-то в нем было неприятное, что-то неуловимо противное. Что именно — Маша и сама бы не смогла объяснить. Это было на уровне интуиции. Как у зверюшек. Кошка, если не сильно голодна, никогда не станет есть то, что ей не нравится. Хотя объяснить причину своей неприязни она не сможет. Все на уровне инстинктов. Вот так и в, случае с Уколовым.
Перед командировкой, проводя инструктаж, полковник замучил ее своими любезностями и намеками. Однако на этот раз Мария была с Уколовым холодна, чему он, кажется, сильно удивился.
Как бы то ни было, но теперь она далеко от Уколова. А когда вернется, первоначальный уровень отношений в новом коллективе (уровень, при котором она всего лишь жалкий новичок, обязанный «заглядывать в рот вышестоящим») для Марии уже будет пройден.
В гостинице она хотела сразу же, оставив вещи в номере нераспакованными, отправиться на прогулку. По преодолела первоначальный импульс, расценив его как чистейшей воды ребячество.
Первым делом она отправилась в душ. После душа оделась, подкрасила губы и глаза и решила спуститься в ресторан отеля — пообедать.
Однако по пути к ресторану в сумочке у Марии зазвонил телефон.
— Добрый день, — произнес в трубку незнакомый мужской голос. — Я говорю с Марией Ивановной Коломеец?
— Да. Здравствуйте.
— Я ваш коллега, и зовут меня Хосе. Вы уже расположились?
— Да.
— Теперь, вероятно, собираетесь пообедать?
— Совершенно верно, — с улыбкой ответила Мария, уловив едва различимые запахи яств, доносившиеся из ресторана.
— К сожалению, с этим пока придется повременить, — огорчил ее собеседник. — Вам нужно срочно приступить к работе.
Услышать такое было досадно, но Мария нисколько не расстроилась. Работа есть работа. За этим она сюда и прилетела.
— А… — начала было Мария, но собеседник упредил все ее вопросы.
— На улице, прямо напротив выхода из отеля, вас ждет машина — белый «сааб». Водитель одет в белую ветровку и синюю бейсболку. Садитесь в машину, и она довезет вас до места работы.
— Хорошо.
— Еще раз извините, что не дал вам пообедать. Думаю, этот вопрос мы решим.
— Да ничего страшного.
— До встречи.
— А когда я…
Трубка ответила короткими гудками.
Мария убрала телефон в сумочку, с вожделением посмотрела в сторону ресторана, вздохнула и направилась к выходу из гостиницы.
