— Отвыкайте, проживете намного дольше.
Кремнев повернулся на бок.
— Может, нам пора перейти на «ты»?
— Давай, — согласилась Мэри.
— Слушай, я вот чего не пойму, каким образом ты, дочка миллионера, умудрилась оказаться в таком дерьме? Тебя что, похитили?
Мэри покачала головой.
— Нет, я сама приехала.
— Сюда? — изумился Кремнев.
— Конечно, нет, в Россию.
— А, понимаю, туризм. Красная площадь, Эрмитаж, Золотое кольцо.
— Да никакой я не турист, — возмутилась Мэри. — Я же сказала, я — журналист. А в Россию я приехала, чтобы написать книгу об освободительной борьбе.
Кремнев приподнялся на локте.
— О чем?
— Об освободительной борьбе. Ты что, первый раз слышишь такое понятие.
— Нет, понятие я знаю. А кто борется-то?
— Суверенные кавказские народы.
— И от кого они освобождаются?
— От России, которая не дает им возможности самоопределиться.
— То есть от нас? — Кремнев ткнул пальцем себе в грудь.
— Я не говорю о конкретных людях. Я говорю о государственной машине, которая притесняет другие народы и не дает им возможности развиваться так, как они хотят.
— То есть, говоря проще, ты приехала, чтобы написать книгу о бандитах и террористах?
Мэри поджала губы.
— Ты не прав.
— Нет, я как раз прав. Ты приехала, чтобы написать книгу о тех, кто в данный момент держит нас в яме. Вы в Англии привыкли считать, что только вы правы. А сейчас злитесь, что вас из всех колоний поперли. Вспомните, чего вы делали в Индии. Или на Фолклендах?
— Все могут делать ошибки.
— Да при чем здесь ошибки? Вы бы и сейчас сидели в Индии, если бы вас оттуда не прогнали.
— Правительство и народ — это не одно и то же.
Кремнев довольно улыбнулся.
— А вот это. правильная мысль. Только народ и бандиты, которые именем этого народа прикрываются, тоже не одно и то же. Я думаю, за три месяца ты имела возможность в этом убедиться.
Мэри обиженно отвернулась от Кремнева и замолчала.
Кремнев тоже молчал.
— Должна же я была хоть что-то делать? — сказала наконец Мэри.
— В смысле?
— Я не хотела просто так сидеть и тратить папины денежки. Я хотела приносить пользу.
— Знаешь, многие бы все отдали за то, чтобы просто сидеть и тратить папины денежки. Особенно если папа миллионер.
Мэри резко повернулась к Кремневу. Ее щеки раскраснелись, а глаза пылали гневом.
«А она очень даже ничего, — подумал Кремнев, — когда сердится».
— Я — не многие! — отчетливо проговорила Мэри.
* * *
Мэри родилась в Лондоне в семье известного пивовара. Она оказалась единственным ребенком в семье. Ее мать умерла, когда девочке исполнилось два года. До тринадцати лет она считала, что мать умерла от долгой болезни, связанной с врожденным пороком сердца.
Когда ей исполнилось тринадцать, от одной из теток, постепенно выживавших из ума, Мэри узнала, что причина смерти была в другом.
Выяснилось, что мать — бывшая актриса, вышедшая в тираж, последний год своей жизни провела в закрытой психиатрической лечебнице, куда была помещена после трех неудачных попыток самоубийства.
Четвертая попытка, предпринятая уже в стенах больницы, оказалась успешной и последней.
Отец, которого тринадцатилетняя Мэри обвинила в том, что он скрывал от нее правду, только развел руками.
— А что я должен был тебе сказать? Что твоя мать была истеричка и психопатка? Неужели теперь, когда ты об этом узнала, ты стала счастливей?
Счастливей Мэри действительно не стала, но с тех пор у нее возникло недоверие к отцу и огромное желание поступать ему наперекор.
Впоследствии, когда ей исполнилось двадцать, она поняла, что это было незаслуженно, но к этому времени ее характер уже полностью сформировался.
Отец, не имевший других наследников, со временем собирался передать ей собственное дело.
Когда пришло время университета, он настаивал на экономическом и юридическом факультетах.
Мэри в ответ на это усердно принялась изучать журналистику и социологию.
Отец развел руками и плюнул, надеясь на то, что со временем дочь поумнеет.
Но Мэри умнеть не собиралась.
Она активно сотрудничала в студенческих изданиях левого толка, в которых громила капиталистов, сидящих на шее у народа.
Статьи выходили убедительными и пользовались успехом в соответствующих кругах.
В двадцать один год Мэри сделала аборт.
После этого ее внимание переключилось на народно-освободительную борьбу.
Она принимала участие в демонстрациях в защиту лидера курдских сепаратистов Аджалана, выступала за суверенитет басков и отделение Северной Ирландии.
Потом она заинтересовалась Россией.
Английские газеты пестрели сообщениями об угнетаемом чеченском народе, по телевизору показывали кадры, на которых бородатые мужчины с честными глазами и автоматами в руках говорили о святом праве свободы.
Мэри твердо решила поехать в Россию.
Она проштудировала всю найденную ей литературу, посвященную этой стране, в частности Русско-Кавказским войнам, и стала активно переписываться по Интернету с людьми, называвшими себя «Освободители Кавказа».
Параллельно она стала искать единомышленников.
Однако, к ее большому удивлению, желающих ехать в Россию оказалось немного.
Если быть точнее — никого.
Товарищи по демонстрациям чесали в затылках и говорили, что у них и дома есть, с кем бороться.
Не найдя поддержки там, где она надеялась ее найти, Мэри решилась на самый крайний поступок.
Она решила посоветоваться с отцом.
Вечером Мэри пришла к отцу в библиотеку, где тот, расположившись в кресле, читал «Вторую мировую войну» Уинстона Черчилля, и объяснила свою ситуацию.
— А ты чего хотела? — пожал плечами отец. — Они же только транспаранты малевать умеют да на улицах горланить. А как что-то серьезное сделать надо, они сразу заняты.
— И что делать? — поинтересовалась Мэри.
— Делай то, что тебе нужно. Тебе компания для чего нужна?
— Да мне вообще-то не компания нужна. Мне профессиональный фотограф нужен. Чтобы книгу проиллюстрировать.
— Так и ищи профессионального фотографа, — резонно заметил отец.
