Теперь его приволокли сюда, видно, еще по дороге здорово поколотили, и скулящий бедолага, воняющий собственными экскрементами, елозил на коленках по полу, снова и снова обнимая ноги эсэсовцев: только не бейте, ради Пресвятой Девы Марии, не бейте! Пощадите… Господь вам за это воздаст!
Эсэсовцы забавлялись: пинали несчастного, вцепившегося в их ноги, коленками в лицо. Воришка с криком валился на пол – потом опять глядел на их жестокие физиономии и, полагая, что высмотрел на одной из них тень жалости, опять принимался за свои причитания…
И с этим вот червяком, с этим вонючим трусом всемогущего комиссара Эшериха посадили в одну камеру.
Глава 38
Второе предостережение
Однажды воскресным утром Анна сказала с некоторой робостью:
– По-моему, Отто, нам пора опять проведать моего брата Ульриха. Ты же знаешь, наш черед. Мы не бывали у Хефке целых два месяца.
Отто Квангель оторвался от своих писаний.
– Хорошо, Анна, – сказал он. – Тогда в следующее воскресенье. Годится?
– Лучше бы в это, Отто. Думаю, они нас ждут.
– Им-то что за разница, в какое воскресенье. У них, у тихонь, нет дополнительной работы, не то что у нас! – Он саркастически рассмеялся.
– Но в пятницу у Ульриха был день рождения, – возразила Анна. – Я испекла ему пирог, хотела отвезти. Они наверняка ждут нас сегодня.
– Вообще-то я собирался написать сегодня, кроме вот этой открытки, еще и письмо, – досадливо сказал Квангель. – Такой у меня был план. А я свои планы менять не люблю.
– Ну пожалуйста, Отто!
– Может, съездишь к ним одна, скажешь, у меня, мол, ревматизм разыгрался? Ведь один раз ты так и сделала!
– Именно потому, что один раз сделала, не хочу повторять, – сказала Анна. – Тем более что у него день рождения…
Квангель посмотрел в просительное лицо жены. Он и рад бы согласиться, но при мысли, что придется выходить из комнаты, у него испортилось настроение.
– Я же хотел написать сегодня письмо, Анна! Письмо вправду важно. Я кое-что придумал… Оно определенно произведет огромное впечатление. И потом, Анна, я уже наперечет знаю все ваши детские истории, наизусть выучил. У Хефке всегда такая скука. Мне с ним говорить не о чем, а невестка твоя вечно сидит как замороженная. Зря мы связались с родней, родня – это сущий кошмар. Нам собственного общества вполне достаточно!
– Ладно, Отто, – чуть уступила Анна, – тогда сегодня съездим последний раз. Обещаю больше тебя не просить. Но сегодня давай съездим, раз уж я испекла пирог и у Ульриха день рождения! Один только раз, Отто! Пожалуйста!
– Сегодня мне особенно неохота, – отозвался он.
Однако ее умоляющий взгляд все-таки победил, и в конце концов он проворчал:
– Ну хорошо, Анна, я подумаю. Если до обеда успею написать две открытки…
Он успел написать до обеда две открытки, и около трех Квангели вышли из дома. Они собирались ехать на метро до Ноллендорфплац, но незадолго до Бюловштрассе Квангель предложил жене выйти уже на этой станции, там, пожалуй, можно кое-что сделать.
Зная, что в кармане у него открытки, она сразу все поняла и кивнула.
Они немного прошли вниз по Потсдамерштрассе, но там подходящего дома не нашлось. Затем свернули направо, на Винтерфельдштрассе, чтобы не слишком отдаляться от дома шурина. Поискали здесь.
– Район не очень-то удобный, не как у нас, – недовольно сказал Квангель.
– И воскресенье нынче, – добавила Анна. – Будь осторожен!
– Я и так осторожен, – отозвался он. – Зайду вот сюда!
Она даже рот открыть не успела, он уже исчез в парадном.
Для Анны начались минуты ожидания, всякий раз по-новому мучительные, она боялась за Отто, но могла только ждать.
О господи! – думала она, глядя на дом. Выглядит этот дом как-то нехорошо! Только бы обошлось! Зря я, наверно, так настаивала нынче на поездке сюда. Он ведь не хотел, совсем не хотел, я же видела. И не только из-за письма, которое собирался писать. Если сегодня с ним что-то случится, я вечно буду винить себя! Вот он идет…
Но из парадной вышел не Отто, а дама, которая мимоходом пристально посмотрела на Анну.
Она смотрела на меня с подозрением? Мне так показалось. В доме что-то произошло? Отто давно уже там, не меньше десяти минут! Да нет, я же знаю по прошлым разам: когда стоишь в ожидании возле дома, время тянется бесконечно. Слава богу, вот он, Отто!
Она хотела было шагнуть навстречу – и остановилась.
Потому что Отто вышел из парадной не один, а в сопровождении очень крупного мужчины в черном пальто с бархатным воротником и с огромным, на пол-лица, красным родимым пятном, испещренным толстыми рубцами. В руках этот человек нес объемистый черный портфель. Не говоря друг другу ни слова, оба прошли мимо Анны, у которой сердце замерло от страха, и направились в сторону Винтерфельдплац. На ватных ногах она пошла следом.
Что же там стряслось? – испуганно спрашивала она себя. Что это за господин рядом с Отто? Может, он из гестапо? Вид у него жуткий, из-за родимого пятна! И оба молчат… О господи, зачем я только уговорила Отто. Он сделал вид, будто не знает меня, значит, он в опасности! Злосчастная открытка!
Внезапно Анна не выдержала. Не выдержала мучительной неизвестности. С редкой для нее решительностью она перегнала их, остановилась и, протягивая Отто руку, воскликнула:
– Господин Берндт! Как хорошо, что я вас встретила! Вы должны немедля зайти к нам. У нас прорвало водопровод, всю кухню затопило… – Она замолчала, ей показалось, что человек с родимым пятном весьма странно посмотрел на нее, насмешливо, презрительно.
Но Отто сказал:
– Разумеется, я скоро к вам зайду. Вот только провожу господина доктора к моей жене.
– Я могу и один дойти, – сказал мужчина с родимым пятном. – Вы сказали – Фон-Айнемштрассе, семнадцать? Отлично. Надеюсь, вы вскоре подойдете.
– Через пятнадцать минут, господин доктор, самое позднее через пятнадцать минут. Перекрою главный вентиль и сразу приду.
Через десять шагов он совершенно с непривычной нежностью прижал локоть Анны к своей груди.
– Молодчина, Анна! Я-то не знал, как мне от него отделаться! Как ты до этого додумалась?
– Кто это был? Врач? Я думала, он из гестапо, и не могла выдержать неизвестность. Иди помедленнее, Отто, я вся дрожу. Давеча не дрожала, зато сейчас прямо трясет! Что случилось? Он что-то знает?
– Нет-нет. Не тревожься. Он ничего не знает. И ничего не случилось, Анна. Но с сегодняшнего утра, с тех пор как ты сказала, что мы должны навестить твоего брата, меня не оставляло дурное предчувствие. Думал, это из-за письма, которое я хотел написать. И из-за скуки у Хефке. Но теперь понимаю, все дело в предчувствии, что нынче что-то случится и из квартиры лучше не выходить…
