Баркхаузен вытащил из кармана горсть купюр, нашел двухмарковую, остальные сунул обратно в карман, а эту протянул мальчишке.
Тот помотал головой.
– Знаю-знаю, дяденька! Я возьму деньги, а ты враз меня сцапаешь. Не, клади деньгу на мостовую!
Мрачно, не говоря ни слова, Баркхаузен положил купюру на мостовую, выпрямился и отступил на шаг.
– Ну?
Мальчишка осторожно, не спуская глаз с Баркхаузена, подобрался к деньгам. Когда он наклонился, Баркхаузен едва поборол соблазн схватить мелкого стервеца и вздуть как следует. Вполне мог бы схватить, но поборол соблазн, а то ведь, глядишь, вообще ничего не расскажет, только разорется так, что вся улица сбежится.
– Ну? – повторил он, на сей раз с угрозой.
Мальчишка ответил:
– Я, понятно, мог бы щас, как последний гад, сызнова потребовать деньжат, еще и еще. Но я не такой. Знаю, ты вот только что опять хотел меня сцапать, но я, я не такой гад! – Продемонстрировав таким образом свое моральное превосходство над Баркхаузеном, шкет быстро добавил: – Ступай домой и жди вестей от Куно! – И был таков.
Битых два часа, пока Баркхаузен поневоле торчал в своей полуподвальной квартире и дожидался весточки от Куно, не охладили его гнев, наоборот, он разозлился еще сильнее. Ребятишки галдели, Отти мешалась под ногами и не скупилась на колкие замечания насчет ленивых сволочей, которые день-деньской сидят сложа руки да смолят сигареты, а жена хоть пуп себе надорви.
Он мог бы вытащить десятку, а то и пятьдесят марок и тем самым превратить Оттино скверное настроение в безоблачное, но не стал. Не хотел опять разбазаривать деньги, ведь давеча уже две марки выложил за идиотское сообщение, до которого и сам вполне мог бы додуматься. В нем кипела злость на Куно-Дитера – напустил на него этого мелкого стервеца да наверняка еще и напортачил! Куно-Дитер, твердо решил Баркхаузен, получит трепку, от которой увильнул тот соплячонок.
И вот в дверь постучали, но вместо долгожданного Куно-Дитера у порога стоял некто в штатском, явно бывший унтер-офицер.
– Вы Баркхаузен?
– Да, а что?
– Вам надлежит явиться к комиссару Эшериху. Собирайтесь, я вас сопровожу.
– Не могу я сейчас, – возразил Баркхаузен, – курьера жду. Передайте комиссару, что рыбешка на крючке.
– Мне велено доставить вас к комиссару, – упрямо повторил бывший унтер.
– Не сейчас! Не дам я все дело испортить! Обойдусь без вашего брата! – Баркхаузен был в ярости, но взял себя в руки. – Скажите господину комиссару, птичка поймана, и я еще сегодня к нему загляну!
– Не тяните время, идемте! – опять повторил тот.
– Наизусть, поди, затвердили, других слов не знаете, кроме этого «идемте»? – со злостью вскричал Баркхаузен. – Никак не раскумекаешь, о чем я толкую? Знай талдычишь «идемте»! Говорю тебе: я жду курьера и должен сидеть тут, иначе зайчишка удерет из силка! Неужто не доходит? – Слегка запыхавшись, он посмотрел на пришельца. Потом ворчливо добавил: – Зайчишку-то я для комиссара изловил, понятно?
Бывший унтер, глазом не моргнув, ответил:
– Мне про все это неизвестно. Комиссар приказал: Фриче, доставь мне Баркхаузена. Стало быть, пройдемте!
– Н-да, – сказал Баркхаузен, – совсем тупой. Я остаюсь… или ты меня арестуешь? – По физиономии унтера он видел, что арестовать его тот не мог, а потому гаркнул: – Давай вали отсюда! – и захлопнул дверь у него перед носом.
Три минуты спустя он увидал, как старый унтер несолоно хлебавши идет прочь по двору.
Но едва он исчез в подворотне, ведущей на улицу, как на Баркхаузена навалился страх перед последствиями, какие может возыметь его бесцеремонное обращение с посланцем всесильного комиссара. А виной всему злость на Куно-Дитера. Обнаглел мальчишка, заставляет отца ждать час за часом, чего доброго, до поздней ночи. Всюду, на каждом углу, полным-полно огольцов, можно ведь послать весточку! Ох и покажет он этому Куно, что думает о его поведении, этакие шуточки нельзя оставлять без наказания!
Фантазия у Баркхаузена разыгралась вовсю, он и так и этак прикидывал, как отделает мальчишку. Прямо воочию видел, как лупцует подростка, и на губах у него играла улыбка, не предвещавшая, однако, смены гнева на милость… Он слышал, как Куно орет, ладонью зажимал орущий рот, а другой рукой все бил, бил, и в конце концов мальчишка, дрожа всем телом, уже только скулил…
Баркхаузен без устали рисовал себе подобные картины и, растянувшись на диване, стонал от наслаждения.
И когда в дверь постучал посланец Куно-Дитера, почувствовал едва ли не досаду.
– Чего тебе? – коротко бросил он.
– Я отведу вас к Куно.
На сей раз посланцем был большой парень, лет четырнадцати-пятнадцати, в форме гитлерюгенда.
– Но сперва гоните пять марок.
– Пять марок! – проворчал Баркхаузен, однако ж не осмеливаясь открыто возразить этому здоровенному лбу в коричневой рубашке. – Пять марок! Ишь повадились, ребята, сорить моими деньжатами! – Он принялся искать пятимарковую купюру.
Парень из гитлерюгенда жадно смотрел на пачку денег в руке Баркхаузена.
– Я на трамвай потратился, – сказал он. – И потом, как по-вашему, сколько времени ушло, чтоб добраться к вам с западной окраины?
– А твое время дорого стоит, да? – Баркхаузен никак не мог найти нужную купюру. – С западной окраины, говоришь? Быть такого не может! Какой такой запад? Небось центр? Так, поди, вернее будет?
– Ну, если Ансбахерштрассе не на западе, то…
Парень осекся, но слишком поздно. Успел проболтаться. Баркхаузен мигом спрятал деньги.
– Спасибочки! – насмешливо хохотнул он. – Больше тебе незачем тратить свое драгоценное время. Я и без тебя обойдусь. Поеду, пожалуй, на метро до площади Виктория-Луизаплац, а?
– Со мной этот номер не пройдет! Так нельзя! – Сжав кулаки, гитлерюгендовец шагнул к Баркхаузену. Темные глаза сверкали от злости. – Я потратился на дорогу, я…
– Потратил свое драгоценное время, знаю-знаю! – засмеялся Баркхаузен. – Мотай отсюда, сынок, за глупость положено платить! – Он вдруг опять разозлился. – Ну, чего стоишь? Хочешь прямо тут, в моей комнате, намять мне бока? Жми отсюда, или сам будешь орать во всю глотку!
Он бесцеремонно вытолкал разъяренного парня из комнаты и захлопнул за ним дверь. И всю дорогу, пока они не вышли из вагона метро на Виктория-Луизаплац, сыпал то насмешливыми, то злобными замечаниями по адресу этого юнца, который не отходил от него ни на шаг, но, хоть и бледный от ярости, ни словом не ответил на все его колкости.
Когда они поднялись из метро на площадь, парень вдруг припустил рысцой и далеко опередил Баркхаузена. Тому пришлось рвануть за ним во всю прыть: он не хотел давать мальчишкам много времени на разговор. Потому что был не вполне уверен, чью сторону примет Куно-Дитер – отца или этого щенка.
