– Успокойся, Хансик! – мягко сказала она. – Расскажи-ка мне все. Для того, за кем охотится гестапо, мне ничего не жалко!
Эти слова прозвучали для Энно Клуге сладкой музыкой, и умудренный опытом бабник конечно же не преминул воспользоваться ситуацией. Его рассказ, перемежавшийся всхлипываниями и слезами, был, понятно, диковинной смесью правды и лжи: он даже побои эсэсовца Персике умудрился приплести к своим недавним злоключениям.
И пусть этот рассказ изобиловал несообразностями, их совершенно заслоняла ненависть Хеты Хеберле к гестапо. Ее любовь уже сплетала сияющий венец вокруг бездельника, припавшего к ее груди, и она сказала:
– Значит, ты подписал протокол и таким образом прикрыл настоящего виновника, Хансик. Очень смелый поступок, я тобой восхищаюсь. Из десяти мужчин едва ли один отважился бы на такое. Но ты ведь знаешь, если они тебя забирают, дело плохо, а этим протоколом они навсегда поймали тебя в западню, понимаешь?
Уже почти успокоившись, он отвечал:
– О-о, лишь бы ты была со мной, тогда они никогда меня не поймают!
Но она тихонько и с сомнением покачала головой:
– Не понимаю, почему они вообще тебя отпустили. – Внезапно ей пришла в голову ужасная мысль: – Господи, а если они за тобой следят, если просто хотели выяснить, куда ты пойдешь?
Он помотал головой:
– Вряд ли, Хета. Сперва я был у… в другом месте, забирал свои вещи. Я бы наверняка заметил, если б за мной следили. Да и с какой стати, собственно? Зачем они тогда меня отпустили?
Хета успела обдумать ответ:
– Они считают, ты знаешь автора открыток и выведешь их на след. А может, ты действительно его знаешь и действительно сам подложил открытку. Но меня это не касается, не говори мне! – Она наклонилась к нему и прошептала: – Я сейчас отлучусь на полчасика, Хансик, проверю, не шпионит ли кто у дома. А ты тихонько посидишь тут, в комнате, ладно?
Энно возразил, что проверять совершенно ни к чему, никто за ним не шел, он совершенно уверен.
Но в ее памяти слишком живо страшное воспоминание, как однажды они забрали мужа из ее квартиры, из ее жизни. Тревога не отпускала, надо выйти из дома и все проверить.
И пока госпожа Хеберле медленно обходит квартал – из магазина она прихватила с собой Блекки, очаровательного скотчтерьера, и ведет на поводке, благодаря чему такой вечерний обход не вызывает подозрений, – пока она, стало быть, ради безопасности Энно не спеша прохаживается туда-сюда, занятая вроде бы только собачкой, но бдительно глядя по сторонам и прислушиваясь, сам он осторожно предпринимает первую инвентаризацию ее гостиной. Действует, понятно, на скорую руку, вдобавок ящики и шкафы большей частью на замке. Но уже после беглого осмотра понятно, что у него в жизни еще не бывало такой женщины, женщины с текущим счетом в банке и даже с чековой книжкой, где на всех бланках четко напечатано ее имя!
И Энно Клуге в очередной раз искренне решает начать новую жизнь, всегда вести себя в этой квартире безупречно и не реквизировать того, чего Хета не даст добровольно.
– Нет, я ничего такого не заметила, – говорит она, вернувшись. – Хотя возможно, они видели, как ты вошел сюда, и завтра утром явятся снова. Утром я опять выйду, поставлю будильник на шесть.
– Ни к чему это, Хета, – повторяет он. – За мной правда никто не шел.
Потом она стелет ему на диване, сама ложится на кровать. Однако дверь между комнатами не закрывает и слушает, как он ворочается, стонет, как вздрагивает, уже заснув. Потом, когда она и сама ненадолго задремывает, ее будит его плач. Опять он плачет, не то наяву, не то во сне. Хета отчетливо видит в потемках его лицо, лицо, в котором даже в пятьдесят лет сквозит что-то детское – возможно, из-за безвольного подбородка и полногубого, очень красного рта.
Некоторое время она слушает, как он плачет и плачет в ночной тишине, словно сама ночь горюет о бедах всего мира.
Немного погодя госпожа Хеберле решается, встает, ощупью пробирается к дивану.
– Не плачь ты так, Хансик! Ты же в безопасности, ты со мной. Хета тебе поможет…
Так она увещевает его, но, поскольку плач не утихает, наклоняется к нему, просовывает руку ему под плечи, ведет плачущего к своей кровати, а там обнимает, прижимает к груди…
Стареющая женщина, пожилой мужчина, по-детски нуждающийся в любви, чуточка утешения, чуточка страсти, чуточка сияния вокруг головы любимого – и Хете уже в голову не приходит задуматься, могло ли столь бесхребетное, плаксивое существо оказаться борцом и героем.
– Ну, все хорошо, Хансик, да?
О нет, от этого вопроса иссякшие было слезы снова хлынули ручьем, он то и дело вздрагивает в ее объятиях.
– Ну, что с тобой, Хансик? Есть еще печали, о которых ты мне не сказал?
Вот он, тот миг, ради которого старый ловелас трудился много часов, ведь про себя он решил, что слишком опасно, а по большому счету и невозможно оставлять ее в полном неведении насчет его подлинного имени и семейного положения. Раз уж начал признаваться, он и в этом признается, а она примирится, не разлюбит его. Ведь сейчас, только-только обняв, она не выставит его обратно на улицу!
Она же сама спросила Хансика, есть у него печали, о которых он умолчал. И он признается, в слезах и отчаянии, что зовут его не Ханс Энно, а Энно Клуге и что он женат, имеет двух взрослых сыновей. Да, он негодяй, хотел обмануть ее, обвести вокруг пальца, но все-таки не может взять грех на душу, ведь она так добра к нему.
Как всегда, признание его далеко не полно, крупица правды и куча вранья. Жену он изображает жестокой, злобной нацисткой из почтового ведомства, которая не желает терпеть его рядом с собой, потому что он не желает вступать в партию. Эта женщина вынудила старшего сына вступить в СС – и он рассказывает о зверствах Карлемана. Расписывает свой неравный, скверный брак – тихий, терпеливый, безропотный муж и злобная, честолюбивая нацистка-жена. Они никак не могут жить под одной крышей, поскольку ненавидят один другого. И теперь она вышвырнула его из квартиры! Вот он и наврал своей Хете, из робости, так как слишком любит ее и не хотел причинять ей боль!
Ну вот, все сказано, совесть чиста. Нет, он больше не плачет. Сейчас встанет, соберет вещички и уйдет от нее – вернется в скверный мир. Уж где-нибудь схоронится от гестапо, а коли они его поймают, опять же невелика беда. Раз он теперь лишился любви Хеты, единственной женщины, которую действительно любил в своей жизни!
Да, он весьма ловкий старый соблазнитель, этот Энно Клуге. Знает, как подмазаться к бабам: любовью и враньем. Достаточно подпустить лишь чуточку правды, чтобы женщина поверила в то, что он городит, а дальше наготове слезы и беспомощность…
На сей раз Хета Хеберле слушала его признание с подлинным ужасом. Почему он так лгал? Когда они познакомились, для подобного вранья не было ни малейшего повода! Или он уже тогда строил планы на ее счет? Но раз эти планы стали поводом для такого вранья, значит, они были дурные.
