– Так точно, господин комиссар!
– Что ж, идемте, господин обергруппенфюрер!
– Вы не хотите предъявить женщине найденную открытку, Эшерих?
– Зачем? В горячке она реагирует неадекватно, и сейчас главное для меня – ее муж. Вреде, вы не видели тут ключей от входной двери?
– Они в хозяйкиной сумочке.
– Дайте-ка их сюда… Спасибо. Идемте, господин обергруппенфюрер!
Ниже этажом советник апелляционного суда Фромм, стоя у окна, провожал взглядом отъезжающих. И качал головой. Затем он увидел, как носилки с Анной Квангель подняли в санитарную машину, но по облику сопровождающих понял, что повезут ее не в обычную больницу.
– Один за другим, – тихо сказал отставной советник Фромм. – Один за другим. Дом пустеет. Розентали, Персике, Баркхаузен, Квангель – кроме меня, почти никого не осталось. Одна половина населения сажает другую в тюрьму, долго так продолжаться не может. Ну что ж, я-то останусь здесь, меня не посадят…
Он с улыбкой кивает:
– Чем хуже, тем лучше. Тем скорее все это кончится!
Глава 50
Разговор с Отто Квангелем
Комиссару Эшериху было нелегко убедить господина обергруппенфюрера Пралля не присутствовать на первом допросе Отто Квангеля. Но в конце концов начальник все-таки сдался.
Когда Эшерих поднимался со сменным мастером в квартиру, уже стемнело. На лестнице горел свет, и, войдя в комнату, Квангель тоже зажег свет. Повернулся к спальне.
– Моя жена болеет, – пробормотал он.
– Вашей жены здесь уже нет, – сказал комиссар. – Ее увезли. Садитесь сюда, рядом со мной…
– У жены высокая температура… грипп… – пробормотал Квангель.
Услышав, что жены здесь нет, он явно разволновался. Прежнего ледяного безразличия как не бывало.
– При вашей жене находится врач, – успокоил комиссар. – Думаю, через два-три дня мы температуру собьем. И увезли ее на санитарной машине, я распорядился.
Впервые Квангель внимательнее посмотрел на этого человека. Долго буравил комиссара неподвижным птичьим взглядом. Потом кивнул.
– Санитарная машина, – сказал он. – Врач – это хорошо. Спасибо вам. Вы правильно сделали. Вы не дурной человек.
Комиссар не упустил случая сказать:
– Мы не такие дурные, господин Квангель, какими нас часто выставляют. Мы делаем все, чтобы облегчить положение арестованных. Ведь мы только хотим установить, виновны они или нет. Это наша работа, точно так же, как ваша работа – делать гробы.
– Да, – резко бросил Квангель. – Да, изготовитель гробов и поставщик гробов, так оно и есть!
– Вы намекаете, – с легкой насмешкой отвечал Эшерих, – что я поставляю содержимое для гробов? Неужто видите свое дело в таком черном свете?
– На меня никакого дела нет!
– О, уже есть, чуток. Взгляните, к примеру, на это перо, Квангель. Да, перо ваше. Чернила-то совсем свежие. Что вы писали этим пером сегодня или вчера?
– Наверно, подписывал что-то.
– Что же именно вы подписывали, господин Квангель?
– Заполнял больничный, для жены. Она ведь болеет, грипп у нее…
– А ваша жена сказала, что вы никогда не пишете. Все, что нужно, пишет она сама, так она сказала.
– Совершенно верно, жена сказала правду. Все пишет она. Но вчера пришлось мне, у нее был сильный жар. Она про это не знает.
– Взгляните, господин Квангель, – продолжал комиссар, – перо-то корябает! Совсем новое, а уже корябает. Потому что рука у вас тяжелая, господин Квангель. – Он кладет на стол найденные в цеху открытки. – Смотрите, первая открытка написана вполне гладко. А вот на второй, смотрите… здесь… и здесь… и вот это «в»… перо уже корябает. Ну, господин Квангель?
– Эти открытки, – равнодушно сказал Квангель, – валялись в цеху на полу. Я велел парню в синей куртке поднять их. Он поднял. Я глянул на них и сразу же передал уполномоченному из «Трудового фронта». И он их унес. Больше я ничего про них не знаю.
Все это Квангель произнес медленно, монотонно, неповоротливым языком, как человек старый, весьма недалекого ума.
– Но вы же видите, господин Квангель, вторая открытка под конец написана корябающим пером?
– Я в этом не разбираюсь. Я не книжник, как говорится в Библии.
Некоторое время в комнате царила тишина. Квангель уперся глазами в стол, лицо его казалось безучастным.
Комиссар смотрел на него. Он был на сто процентов уверен, что этот человек вовсе не такой медлительный и неуклюжий, каким прикидывается сейчас, наоборот, такой же резкий, как его лицо, и такой же быстрый, как его взгляд. Первоочередная задача – выманить из него эту резкость. Комиссар хотел говорить с ловким, умным автором открыток, а не со старым, отупевшим от работы сменным мастером.
Немного погодя Эшерих спросил:
– Что это за книги у вас на полке?
Квангель медленно поднял взгляд, секунду смотрел на комиссара, потом дерганым движением повернул голову к полке с книгами.
– Что за книги? Женин сборник псалмов да ее Библия. А остальное, пожалуй, книги моего погибшего сына. Сам я книг не читаю, нету их у меня. Толком читать не выучился…
– Дайте-ка мне четвертую книгу слева, господин Квангель, вон ту, в красном переплете.
Медленно и осторожно Квангель снял книгу с полки, бережно, точно сырое яйцо, принес ее к столу, положил перед комиссаром.
– Отто Рунге. «Руководство для радиолюбителей», – прочитал тот. – Ну и как, Квангель, ничего не припоминаете, глядя на эту книгу?
– Это книга моего погибшего сына Отто, – медленно ответил Квангель. – Он был радиолюбитель. Его все знали, в мастерских он был нарасхват, во всех тонкостях разбирался…
– Больше вам ничего в голову не приходит, господин Квангель, при виде этой книги?
– Не-а! – Квангель покачал головой. – Ничего. Я в такие книжки не заглядываю.
– Но, может быть, что-то в них кладете? Откройте книгу, господин Квангель!
Книга открылась на том самом месте, где лежала открытка.
Квангель увидел слова: «Фюрер, приказывай – мы исполним…»
Когда он это написал? Наверняка давно, очень давно. В самом начале. Но почему не дописал до конца? Как вышло, что открытка лежала здесь, в Оттиковой книжке?
Мало-помалу в голове забрезжило воспоминание о первом визите зятя, Ульриха Хефке. Тогда они поспешно спрятали открытку, и он продолжил вырезать портрет Оттика. Спрятали и забыли, и он, и Анна!
Вот она, опасность, которая все время не давала ему покоя! Вот тот враг в темноте, которого он не мог увидеть, но все время чуял. Вот ошибка, которую он допустил, которую невозможно было предугадать…
