Инна забрала у этого художника похабную картинку. Герман тоже протянул ей листок, это были стихи. Нет, слава богу, не про любовь. Чего-то там такое начиналось, про раму оконную…
Скрипела рама… Мрачность серых стен…
…И канарейка в клетке скачет шустро,
Она глупа, ей безразличен плен.
Беспомощные низкие постройки
Как будто вниз придавлены к земле,
А на виду в дымящейся помойке
Ворона лапой роется в золе.
Все так привычно! Глазу и уму!
Как будто затянувшаяся кома
Надоедает мозгу моему.
И кажется, вся эта панорама
Царапает оконное стекло.
Скрипит все так же сдвинутая рама,
И в душу лезет мокрое тепло.
Инна этот стих прочитала сразу же в классе. Ей показалось, что-то в этом есть, что-то просвечивает, как лифчик через кофточку, в этих мутных строчках.
– Какая у тебя статья? – спросила она Германа.
– Сто пятая, часть вторая.
– Начал бить и не смог остановиться…
– Смотрели мое дело?
– Нет, догадалась.
Такая же история случилась с ее братом. Ему было шестнадцать. Вышел зайчик погулять, выпил с друзьями, началась драка… Брат ударил человека ножом, а виноватой считала себя Инна.
С рождения брат был у нее на руках. Когда он падал в лужу, доставалось ей, и спали они вместе – когда он писался, ее ночнушка была мокрой. Она ему читала Винни-Пуха… А потом Инна уехала в город учиться, увлеклась своей жизнью и не заметила, что младший вырос. Она увидела его в суде в клетке вместе с подельниками. Родственники погибшего парня кричали на них:
– Сволочи! Убивать таких надо! Душить! Скоты поганые, толпой одного забивали…
Инна не могла поверить, что все это про него, про ее родного брата. Она же знала: он хороший, и с ним случилось что-то страшное на том потерянном отрезке времени между Винни-Пухом и судом. Она захотела понять, что происходит, поэтому и поехала в зону. Практика закончилась в конце января, но Инна задержалась и только в начале марта поехала домой готовиться к защите своего диплома.
А в городке у нас растаял снег, вся гадость, все бумажки, окурки и прочая дрянь, которую мы набросали за зиму, вылезла наружу. Автобусы стояли, не было бензина, и до вокзала Инна топала пешком, вместе с Колесом.
Заключенный Колесников освободился. На нем уже не было тюремной робы, учителя его одели, нашли штаны и куртку. Колесо был детдомовский, за ним никто не приехал, и никто его на свободе не ждал. Он долго пялился на расписание поездов, Инна спросила:
– Куда ты едешь?
– Поеду в Питер. У меня друг в Питере.
Колесо соврал, точнее, придумал. Никакого друга в Питере у него не было.
И как вы догадались, диплом у Инны был лучшим на потоке, она сдала экзамены в аспирантуру и поехала домой, в деревню, к маме отдохнуть.
На огородик вышла, дернула морковку и грызла ее, сидя на бревне. К ноге прильнул щенок, новый, неизвестный, он сразу ей не понравился. Трус и подхалим был этот пес, он кидался на Инну, а мужикам соседским облизывал кирзачи. Такой запустит в дом любого – от страха или за кусок колбасы. И спрашивается, откуда подлость у собаки? От природы, другого ответа Инна не нашла. Щенок родился сволочью в отца своего, соседского Тузика, и вдобавок ко всему еще и заразился чумкой, после болезни он стал плохо видеть и слышать. Этот уродец потерся возле Инны и кривенько заковылял по стежке на проезжую дорогу.
Вдалеке показалась грузовая машина, Инна ее уже заметила, а пес еще не слышал и медленно чухал на середину асфальта. Машина приближалась, уродец направлялся прямо под колеса. Инна спокойно наблюдала за этим, ей не хотелось щенка останавливать. Когда грузовик проехал, она спокойно вышла на дорогу, подняла собачий труп на лопату и закопала в канаве за огородом.
Помыла руки из железной лейки, сорвала огурчик… У нее осталось неприятное чувство от только что увиденной смерти, пусть даже собачьей, и опять она начала мысленно спорить с директором: «Да, Гармонист. Закопать нелюбимую собаку легко. А вот смириться с тем, что человек родился сволочью, трудно. Особенно если он твой брат».
И все, через неделю Инна снова была в поезде, везла огурцы и ведро пирожков. Поехала в колонию проведать, как там они без нее.
7. Адресок
В августе вся зона была в цветах. На сером асфальте вспыхнули клумбы, и были в этих клумбах не какие-то городские задохлики, а пышные кусты хризантем.
За цветами следил садовник – старый дед, неизвестно какого года рождения. Во время войны он попал в фашистский концлагерь, потом из немецкого плена – в советские лагеря, а после освобождения пошел завхозом в колонию, так что вся его жизнь прошла за решеткой. Он срезал букет для Инны, она увидела цветы и заплакала.
– Что ты плачешь? – спросил дед.
– Соскучилась.
– Шутница! – засмеялся он. – Ох и шутница!
В учительской Инну встретили как родную дочку и сообщили новости.
– У нас ЧП! Со стрельбой! Бугор Васильев… Помнишь, Вася? Красавец такой… в коме!
Инна развернула свои пирожки и засмеялась, только история была совсем не веселая.
В колонию прибыли два парня из Мордовии. По-русски говорили быстро и смешно, за это к ним цеплялись, звали туземцами, поэтому держались они всегда вдвоем. Бугор Васильев начал их прижимать, вымогал деньги, требовал, чтобы им присылали из дома. Парни решили его убить. Подвернулся удобный момент, когда все зэки ушли на работу, а Вася остался в отряде один. Он спал, мордовские ударили его лопатой по голове, пробили череп и снесли лицо. Парня отправили в больницу, говорили, что останется овощем, что рожу ему не восстановить, но травмы оказались не смертельными.
– Нет! Это еще не все! – спешила Пуговица. – Через неделю появился папа!
После нападения в колонию приехал отец Васильева. Начальник не только пустил его в зону, что, как вы знаете, запрещено, но еще и устроил папе экскурсию. Папа захотел увидеть, в каких условиях жил его сын.
– Мы папу видели! Такой весь мрачный! Весь в наколках!
– Начальник говорил, что это очень хороший человек.
Папа был рецидивистом, стаж отсидки – двадцать лет. Его сентиментальность не показалась начальнику странной, он разрешил ему очную ставку с мордвой и устроил это у себя в кабинете. Когда пацанов привели, папа достал пистолет. Одного убил сразу, на втором пистолет дал осечку.
– И самое смешное! – Тут Пуговица перешла на шепот. – Нашему, в папахе, орден дали! За отвагу! Вроде бы он выбил пистолет и обезвредил преступника.
– А к нам приехала еврокомиссия, – подвела итоги математичка. – И наших дебилов научили писать доносы на учителей. Теперь ему и слово не скажи! Хамят на уроке, когда у нас такое было? А чуть что – сразу морду такую поганую сделает и вопит: «Не трогайте мою маму!»
