— А ты выйди, — зло перебил ее Мишка, — и посмотри, в каких условиях я там пашу! А вонь там…
— Так и здесь вонь.
— А там еще хуже — взвился Мишка. — Они сало плавят! А этому салу, по-моему, несколько лет!
— Миш, ты не капризничай, пожалуйста.
— Что?! Я капризничаю? Да тебя бы в эту печку с оловом! Да у меня все руки в мозолях! Валим, пока Чохов не вернулся…
— Он нескоро, — раздался голос Акакия от двери.
Маша и Миша разом обернулись к нему.
— Горе у него.
— Какое горе?
— Да колокол его треснул. Одно ухо покосилось, вот и сам треснул. Ванька третий час сидит и трясется, что жалованья не получит.
Мишка нахмурился:
— А Ванька его отливал?
— Не, Ванька у нас байки сочиняет.
— Что? — спросили Маша и Миша в один голос.
Акакий наслаждался возможностью рассказать что-то, чего не знают более шустрые подмастерья:
— Дремучие вы! Колокол отлили, надо ж слух по городу пустить. А Ванька в последнее время, что ни сочинит, все дальше наших ворот не выходит. Вот и колокол упал. Ваньку бы выгнали, но где ж в наше время сказочников найдешь…
Тут Акакий не выдержал, вздохнул с откровенной завистью:
— И платят им втрое больше, чем литейщикам, а все одно днем с огнем не сыщешь…
— Ха! — сказал Миша. — Даже ха-ха-ха! А в чем смысл? Зачем сказка?
— Да как же, — Акакий развел руками, — если слух, который пустили, когда отлили колокол, будет живучий, то и колокол получится звонкий. А если слух не пойдет гулять, то и колокол… Неужели вы не слышали, говорят же, если врешь, что ты «льешь»?
— Врешь, то есть «заливаешь»! Так и у нас говорят! — встрепенулась Маша.
— Типичный пиар-отдел, — рассмеялся Миша. — Наконец-то я понял, о чем бабки на рынке трепались. Кошки с говорящими головами, еще какие-то ужасы.
— Ну да, — вздохнул Акакий, — у них последнее время то кошки, то собаки… Никто уже не верит.
— Ха! — сказал Миша еще раз. — Конечно, никто не верит! Это вам не сало плавить и не глину мазать! Тут голова нужна.
* * *
На следующий день отговориться от работы по отливке Миша не смог. Но в обед уговорил несколько мужиков и вместе с ними отправился в город.
Вернулись они очень довольные. На следующий день они опять ушли, и так ходили еще три дня.
На четвертый день Чохов вызвал Мишку к себе.
— Что за балаган ты устраиваешь?
— Это не балаган. Это нормальный рекламный ход. Одно дело словами рассказывать, а другое — показывать. Когда бабка на рынке бурчит, это одно, а когда мужики толпой под окнами ходят, это совсем другое. Кстати, сегодня уже пятьдесят человек было.
— Где? — выпучил глаза Чохов.
— Как где? Под окном незаконнорожденной дочки царя.
Глаза у Чохова чуть не вылезли на лоб, а Мишка продолжил:
— Мы пошли под окно терема.
— Какого?!
— Да неважно, какого! Выбирали, чтоб к рынку поближе. Встали там. И я иногда кричал что-то вроде: «Вижу, вижу!». Ну, народ подтянулся…
Маша с удивлением отметила, что Мишка преобразился, показывая в лицах происходящее.
— «Чего?», «Как?» А мы всем — по секрету: «Так тут же цареву дочку прячут! А она така красавица, така красавица, глаз не отвесть. Ее на улицу не пускают, но если кто ей приглянется и она выкинет цветочек из окна, то ее можно и замуж взять».
Мишка победно смотрел на Чохова, тот скреб бороду.
Акакий ревниво надулся, но встревать в разговор не решился.
— Кстати, — продолжил Мишка, — когда соберется народу поболе, то можно будет договориться с кем-нибудь в том тереме, чтоб цветочек выкинул. Я думаю, это будет недорого стоить. Потому что хозяин трактира, что рядом с теремом, меня уже бесплатно кормит второй день, у него посетителей привалило, обслуживать не успевает. Так что за новый колокол можете не переживать, будет живее всех живых.
Чохов молча достал кошелек и отсчитал Мишке денег.
— Задаток, — сказал он и тут же быстро добавил: — Будет звон по округе — еще получите…
Чохов замялся на секунду, но пересилил себя и добавил:
— Ты… это… Если переманивать будут, сначала мне скажи.
Мишка гордо кивнул.
— А вообще надолго к нам? — в голосе мастера звучало почти заискивание.
— Не знаю, — небрежно пожал плечами Миша. — Но не волнуйтесь! Будем уходить — на прощанье такой розыгрыш устроим, что колокол, который вы отольете, будет жить вечно!
Вторая неделя, проведенная в пушечной мастерской, была для Мишки сплошным удовольствием. Лежал он, правда, не на диване, а на тюке с соломой, и непрерывно излагал гениальные идеи.
Он придумывал или вспоминал десятки розыгрышей и страшных историй. На одном только Гоголе — спасибо русице! — сюжетов десять родил: про черта, ворующего луну; про мужика, что ел без помощи рук; про страшного Вия, которому веки надо было поднимать… А уж сколько идей подкинул Голливуд!
Маша, когда у нее от математики сворачивались мозги, присоединялась к творческому процессу.
— Хватит про ужасы, давай про любовь сочинять, — потребовала она. — Про любовь людям больше всего нравится.
Мишка скривился, его фантазия требовала сражений, фантастических чудовищ и небывалых чудес.
— Про любовь… — сказал Мишка, глядя на прилетевшую к окну белую голубку.
— Да! — Маша решила проявить твердость. — Твоя прощальная байка должна быть про любовь!
— Почему прощальная? — нахмурился Мишка. — Мы ж только начали!
Ему нравилась такая работа. Лежишь, пургу несешь, а тебе за это еще и платят.
— Ты какой-нибудь секрет в колокольном литье нашел? Магию?
Мишка непроизвольно сморщился:
— Да какую магию? Одно горелое сало…
— Вот именно. А у меня от математики уже голова трещит. Так что давай выбираться отсюда.
— Давай, — вынужден был согласиться Мишка. — Но прощальная байка будет…
— …про любовь! — отрубила Маша. — И не спорь!
Мишка как раз собирался спорить, но Маша вдруг зажмурилась и шепотом сказала:
— Мишка, я такое придумала!..
* * *
История, придуманная Машей, требовала тщательной проработки и подготовки. Миша вошел в раж и требовал от Маши написанного текста «пьесы» и ежедневных репетиций. С каждым днем отбиваться от него становилось все сложнее.
— Ты забудешь слова! — ворчал он.
