В общей панике не растерялся один Мишка.
Во-первых, ему было совершенно все равно, чем закончится путешествие посла. Московской свите мозг застил страх, посольской — гнев. Во-вторых, в памяти всплыли рассказы об отцовских деловых переговорах.
Пока посол орал, брызгая слюной, Мишка метнулся к продуктовому обозу и потребовал налить ему стакан меду. Но не просто меду, а меду из особенного кувшина.
То, что мед — это алкогольный напиток, а вовсе не лакомство, Мишка выяснил еще пару веков назад. Мед варили каким-то хитрым способом и, в зависимости от того, кто варил и как, крепость напитка получалась разная. И в обозе был кувшин, из которого очень любил хлебнуть денщик на долгих привалах. Судя по тому, что он уже минут через пять после того, как опрокинул стаканчик, начинал завывать странные песни и разговаривать невнятно, градус в этом кувшине был выше среднего.
— Ты что, хочешь это выпить? — страшным шепотом спросила Маша, глядя на Мишу с кружкой меда в руке.
— Нет, — скривился Мишка, — я его светлость хочу напоить, чтоб подобрел.
Маша внимательно посмотрела на кружку, потом на посла…
— Нехорошо, конечно, — сказала она. И тут же продолжила: — Давай лучше я отнесу, чтоб он подумал, что прислуга принесла ему попить.
— О, попить! — сообразил Мишка. — Точно! Он хватанет меду, нужно, чтоб запил чем-нибудь, чтоб наверняка. От смеси еще круче развозит.
— Ты, брат, я смотрю, соображаешь, — сказал у Миши за спиной денщик.
Ребята вздрогнули, а Мишка попытался спрятать кружку за спиной.
— Вот это нам нужно! — денщик протянул Маше вторую кружку. — Одно поверх другого, и он трое суток спать будет. Или пить… Это уж как повезет.
Маше быстро всучили в руки поднос, поставили на него две кружки и отправили к послу.
— Не забил бы он ее потом до смерти… — тихо сказал денщик.
Миша занервничал и решил посмотреть на шоу поближе. Маша подошла поближе к англичанину, который как раз высказал все, что хотел, и в очередной раз сообщил, что немедленно безо всяких провожатых отправляется в Москву, чтобы рассказать царю о том, как над ним издевались в дороге.
Афанасий Юрьевич, как и в прошлый раз, стал багровым и нервно хватал ртом воздух.
— Извольте испить на дорожку, — мелодично пропела Маша, подсунув послу поднос.
Посол фразы не понял, но догадался, что ему предлагают попить. Что-то его насторожило. Англичанин недоверчиво посмотрел в честные Машины глаза, пытаясь найти подвох.
— Дорога до Москвы длинная, на улице жарко, — продолжила Маша, — испейте на дорожку.
— Убью дуру, — прохрипел Афанасий Юрьевич и замахал руками.
Посол, глядя на его конвульсии, схватил с подноса кружку и влил ее себе в рот, почти не глотая. Через секунду его лицо стало такое же багровое, как у Афанасия Юрьевича, а руками он махал еще интенсивнее.
— Воды! — прохрипел он.
Маша радостно подсунула ему второй сосуд.
Англичанин жадными глотками начал запивать содержимое первой кружки и опомнился не сразу.
— Я же просил воды! — рявкнул он.
— Нету воды, — начала оправдываться Маша, отскакивая. — Ноу вота! Но я сейчас принесу… Джаст а момент!
Посол, чтоб погасить непривычный пожар внутри себя, сделал еще пару медленных глотков и уставился в кружку.
— Интересно, — начал он, с трудом оторвавшись от созерцания дна. — А в какой стороне Москва?
Англичанин обвел присутствующих не очень ясным взором, ожидая ответа.
— Что он говорит? — спросили Мишку со всех сторон.
Мишка перевел, внутренне давясь от смеха.
— Я вам покажу! — взвился самый сообразительный дьяк из свиты пристава. — Я вас провожу.
Дьяк с Мишкой подлетели к послу и подхватили его под руки с двух сторон.
— Это хорошо! — согласился посол и оперся на своего провожатого. — А куда это ты меня ведешь?
— К вам в избу, ваша светлость, — затараторил дьяк, — надо ж вам вещи собрать, что ж вы, так и поскачете в Москву без вещей? И коня вам нужно подготовить. Мы с вами посидим, подождем, и коня снарядят, самого лучшего…
Мишка переводил, посол кивал, в избе шустро накрывали на стол.
* * *
— Ты думаешь, я не понимаю, — медленно говорил англичанин, глядя мутными, но проницательными глазами. — А я все понимаю. Я не первый раз в этой… ик… стране. Ты думаешь, я не знаю, что этот надутый индюк пристав мои деньги ворует? Знаю. Думаешь, не знаю, что он больше всего боится, что его на кол посадят, если я от него сбегу? Знаю! Да я их всех тут знаю! Но поделать ничего не могу…
Мишка, открыв рот, слушал откровения английского посла.
— Мне же нужно до царя вашего добраться, чтоб грамоту ему передать. Не передам, меня дома по головке не погладят. У меня тоже служба…
— Так почему вы тогда возмущаетесь? — спросил Миша.
— Да потому! — гаркнул посол. — Не буду возмущаться, меня вообще за человека считать не будут. У вас же только того, кто за себя постоять может, уважают.
Посол влил в себя еще глоток и поправился:
— Нет, не уважают. Боятся. Уважать у вас даже себя не умеют…
Мишка уже открыл рот, чтоб возмутиться, но англичанин остановил его, властно махнув рукой.
— Не спорь. Хочешь, я тебе про царский пир расскажу?
— Я хочу! — тихо сказала Маша, которая принесла в избу очередную порцию еды и питья.
Афанасий Юрьевич со всей свитой отдыхали от очередного потрясения в соседней избе, периодически справляясь о состоянии дорогого гостя. Маша докладывала: все хорошо, гость изволил напиться в стельку. О душещипательной беседе с Мишкой она умолчала.
— А? — вздрогнул посол, оглянувшись на Машу. — А, это ты… Обманула ты меня, девка. Я уж думал, меня тут больше не обманут. Ладно, не жмись, прощаю. Все равно б я никуда не поехал, смысл мне ехать? В лучшем случае убьют по дороге…
— А в худшем тогда что? — спросила Маша.
— Видно, мало ты видела, — мрачно сказал посол, — счастливо живешь… — Его светлость на секунду прикрыл глаза, но быстро очнулся и перебил сам себя. — Так вот, пир, — сказал он. — Ооооо! Это зрелище! Сам царь сидит с непокрытой головой, справа от него лежит шапка — колпак, а слева палка — посох. Все челом бьют, все ему кланяются, все готовы из себя выпрыгнуть, чтоб царь их заметил.
Незаметно для себя посол стал добавлять в английскую речь русские слова. От этого рассказ становился не то чтобы понятнее, но точно колоритнее.
— Говорят, что если он кого ударит или за волосы оттаскает, то это великая честь. А если кто упадет смешно, так, что царя развеселит, то это чуть ли не в доблесть записывается. И бояре эти тупые всё стараются из себя вылезти — упасть там, или уронить на себя что-нибудь… Царь улыбнется, а им большей награды и не надо. Я, правда, не видел сам…
