— Есть средство, но страшное оно, — произнесла она таинственным шепотом в самое ухо.
— Все что угодно, лишь бы подсобило! — схватила ее за суховатые коричневые от прожитых лет ладони Анастасия.
— Подсобит непременно, — заверила ее та. — Но ведь ты богомольная, — произнесла она нерешительно. — А лекарка эта, как бы оно сказать-то, — но, помявшись немного, все-таки решилась произнести:
— Не по христианским обрядам лечит. Да и молитву не всегда читает при заговорах, — лукаво упустив, что на самом деле она ее вообще никогда не читает. — Но подсобить может.
Анастасия в страхе отшатнулась.
— Только не это, — умоляюще зашептала она, и по ее щекам потекли частые крупные слезы. — Выходит, что она… ведьма?!
— Ну уж сразу и ведьма, — недовольно проворчала мамка. — Так… — И неопределенно повертела пальцами.
— Нет! Невмочь мне душу продавать! Не пойду я на такое.
— От глупая, — проворчала бабка. — Да я б сама такое тебе ни в жисть не предложила. Чай, она не сатана — на что ей душа христианская? Но уж больно много берет, — вздохнула Степанида. — Иной как придет, так и уйдет несолоно хлебавши, едва про цену услышит.
— Неужто у меня целковиков не хватит?! — даже возмутилась Анастасия.
— И-и-и, матушка, — протянула Стара. — Дешево отделаться захотела. Ей иная плата потребна.
— Какая? — настороженно спросила царица.
— Разная, — уклончиво ответила Степанида. — Она у нее всякий раз иная, потому и не могу я сказать, что ей от тебя понадобится.
— Ну точно ведьма, — возмутилась Анастасия, хотела было отчитать дурную мамку и уже набрала было в грудь воздуха для гневной отповеди, но тут ей вспомнился беспомощно лежащий Иоанн с исхудавшим бледным лицом, и она, неожиданно для самой себя, спросила совсем иное: — А ты почем знаешь, что она не обманет? Цену свою назовет, я ее уплачу, а потом ищи-свищи как ветра в поле.
— А ты не выдашь меня? — строго осведомилась старуха. — И на исповеди промолчишь?
Анастасия вместо ответа быстро перекрестилась, но этого ей показалось мало, и она повернулась к иконам. Поднять руку ей не дала Степанида.
— И так верю, — произнесла она негромко. — А не обманет потому, что я ее хорошо знаю. Не из таковских она.
— Откуда? — нахмурилась царица. — Ты что же — сама к ней хаживаешь?!
— Да нет. Просто… — замялась Стара и замолчала, смущенно отведя взгляд в сторону.
— Что просто?! — настаивала Анастасия. — Пока не поведаешь, какие у тебя дела с нею — с места не стронусь.
— Нет у меня с нею никаких делов. Просто… сестра это моя, — решилась наконец старуха на откровенное признание.
— Сестра?! — ахнула Анастасия.
— Ну да, она самая, — буркнула Стара с большой неохотой и вздохнула: — Она, может, и не хотела дара того, да урожденная. Слыхала, поди, коли девка девку родит, а та девка
[118] сызнова девку, так у той, коли и она девкой опростается, дочка, когда в года войдет, непременно… дар обретет, — слово «ведьма» она принципиально употреблять не желала. — Мне-то свезло — я помолодше ее на пяток годков буду, вот и уцелела, а она… — И, наткнувшись на подозрительный взгляд Анастасии, заторопилась: — Ты что же, мыслишь — я болесть навожу, а она лечит? Так, по-твоему?
Анастасия смущенно пожала плечами. Вообще-то именно эта мысль почему-то и закралась ей в голову, но признаваться в том не хотелось — вдруг обидится да и замкнется. Нет уж.
— Я о другом, — промямлила она. — Сумеет ли?
— Бывает, что и нет, — не возражала Стара. — Токмо она видит, докуда в силах подсобить, а где уже все — не совладать ей с костлявой. Так что, ежели возьмется, значит, непременно излечит, а коли почует, что не управиться ей, — откажет попросту. Я бы сама к ней заместо тебя поехала, да нельзя — не увидит она ничегошеньки. Тут кровь должна быть родная с болезным, тогда токмо видится ей.
— Кровь? — вновь насторожилась царица.
— Опять ты не о том подумала, — всплеснула руками Степанида. — Человек должон быть по крови родной болезному. Ей токмо за руку его подержать и хватает. Это когда он сам прийти к ней не может. А коль сам, тогда она и вовсе его руки не касается — и так все чует.
— Так я ведь… — протянула Анастасия.
— Кровь али узы, небом освященные, — тут же добавила Стара.
— А где она живет? — спросила Анастасия после некоторого раздумья.
— Тебе на что? — насторожилась бабка.
— Так ведь как мы выберемся-то? Али мне всех нянек с мамками брать можно?
— Ишь чего захотела, — усмехнулась Степанида. — Ну, как нам выйти — не твоя печаль. Да и живет она близехонько — нам на все про все половинки ночи хватит, — и хихикнула: — Хитро устроилась. Прямо насупротив монастыря. Сказывала, тут поспокойнее да и… к нечистой силе поближе.
— Это она про кого так-то?!
Мамка перестала улыбаться, приняла чинный вид и невозмутимо ответила:
— А я знаю? Буробает чтой-то — поди пойми.
Анастасия вздохнула и вновь принялась метаться по своей светлице. На этот раз она ходила по ней так стремительно, что цветастый сарафан всякий раз от быстрых поворотов чуть ли не вздувался пузырем.
— Боюсь, — простонала она, заламывая руки.
— А чего бояться-то?! — удивилась старуха. — Али ты мыслишь, что она с кошачьими глазами, свиными клыками да совиным носом? Баба как баба, тока старая очень. На змеиной коже не сиживает, в кипящих котлах гадов ползучих не варит, нечисть не скликает, в могилах в полночь не роется, да и змей подколодных в лесу не прикармливает, — скороговоркой зачастила Стеша. — Известно, к старости мы все не красавицы, но то от немалых лет идет, так что бояться ее неча. Ты к ней со всем вежеством, — добавила она, припомнив вспыльчивый нрав сестрицы, — и она к тебе тако же. Опять же от одной прогулки худа не будет, а ежели не восхотишь названную цену платить, так силком никто и не заставит, — пожала Стара плечами.
— А может, ему и так полегчает? — умоляюще уставилась царица на Степаниду.
— Почему ж нет? Может, и полегчает, — согласилась та. — Тока я так мыслю — либо на него притку
[119] по ветру пустили… хотя нет, не похоже на притку, — тут же поправилась она. — Ну, стало быть, след из земли вынули. Словом, изурочили
[120] его злые бояре, потому и надо его сызнова сурочить
[121].
