Вроде всем подходил, безземелен, послушен, согласен на все, тем паче князем московским зваться. И что теперь? Даже бояре, что смуту мутили, и те за голову хватаются. Остей не силен? Так ведь это и плохо! Никто во всем городе слова княжьего не слушает, а в первую очередь те, кого ради бунта звали. Один разбой повсюду.
Первыми погромили винные погреба. Медов и пива в тот год много наварено было, вот и полились они реками раздольными в глотки пришлых ухарей. А пьяному море по колено, много ли надо, чтобы погромить кого? Полетели крепкие замки с боярских житниц и скарбниц, что запертыми стояли, потащила чернь добро, которое боярские роды веками копили. Погром не хуже татарского! И не возразишь, когда грабят, сразу в крик: «За прежнего князя стоишь?!»
Евдокия ломала голову, что делать дальше? Муж в далекой Костроме, когда он с силами соберется? Отец то ли с ним, то ли еще где? Митрополит сидит в соседней комнатушке, не решаясь даже идти на владычий двор. Киприану не повезло, оказался в Москве в неподходящее время. Хотя он мог бы и сказать свое слово. Храмы на службы открывают с опаской, а ну как и туда толпа бросится оклады с икон срывать?! Эх, будь здесь отец Сергий, он одним взглядом сумел бы усмирить бушующую толпу! Чем все кончится?
На дворе визг, Софья не выдержала, поднявшись с колен, бросилась к окошку и тут же отпрянула обратно. Мать закончила слова молитвы, тоже подняла голову:
— Что, Соня, что?!
— Там… там…
Евдокия метнулась к окну сама. По двору мужики таскали девку, прислуживающую князю Остею. Та отбивалась как могла, но справиться с двумя здоровыми бугаями не сумела, все же поволокли в дальний угол, ясно зачем. Евдокия побледнела. Пока ее с детьми защищает просто понимание, что она княгиня, но надолго ли? Из Москвы надо уходить, все равно куда, только подальше от обезумевшего от пьянства и разврата города!
Но как выйти? Вдруг Евдокия решила заставить помочь Киприана, митрополит он или нет?! Накинула на голову большой плат и, кивнув Софье: «Посмотри за детьми», решительно отправилась вон из покоев.
— Не ходила бы туда, княгиня, — глаза Киприана смотрели хмуро, нет, он не уговаривал, просто давал понять, что помочь ничем не сможет. И Евдокию вдруг взяло зло, губы сжались, даже побелели, глаза сузились, но она тут же накинулась на митрополита, наступая крупной, полной материнского молока грудью:
— Ты ли не пастырь?! Отец Киприан, не тебе ли чернь эту успокоить?! Пошто молчишь, как прибитый?!
Тот как-то совсем сник, развел руками:
— Не слушают гласа разума, перепились, обуянили…
Мгновение, только мгновение соображала Евдокия, потом вздернула выше голову:
— Где Остей?!
— Да он тоже не в силах.
— Вели своим людям вести меня к Остею!
Идти к князю не пришлось, тот сам показался на пороге, глянул насмешливо, с вызовом:
— Что, княгинюшка, зело страшно? И муж не поможет, бежал он, вас бросив…
Евдокия пререкаться с ним не стала, сейчас главным было бежать из обезумевшего перепившегося города, уводя детей. Она ни на миг не поверила, что Дмитрий их бросил на произвол судьбы, понимала, что просто не мог иначе.
— Выпусти меня с детьми из города!
— Ха! — с удовольствием усмехнулся Остей. — А чего мне тебя упускать, ты в моей воле…
Договорить не успел, княгиня вдруг рванулась на него, напирая грудью и сверкая синими очами:
— Ну, убей меня с младенцем! Убей! Много тебе в том чести и славы будет! Потомки добрым словом помянут. Вели убить всех нас с детьми!
Остей враз сник, замахал руками:
— Тьфу, оглашенная! Кто тебя убивать собирается? Просто говорю, что опасно, можно и до ворот не дойти. Ныне народ на Москве больно разбойный…
— Ты же князь московский, чего ж порядок не наведешь?! — насмешливо фыркнула Евдокия. Чтоб отвлечь ее от этой мысли, Остей замотал головой:
— А за воротами куда? Там ордынцы вот-вот подойдут…
— Не твое дело! Вели выпустить!
— Толпа больно упившаяся, княгиня, — вступился вдруг Киприан. — Обобрать могут.
— Им злато и серебро нужно? Пусть берут! Ты идешь со мной или нет?
Евдокия уже не сомневалась, что Остей выпустит ее с детьми.
Немного погодя она уже выходила с княжьего двора. Вокруг стеной шли дружинники, выделенные Остеем: не рискнул литовский князек обидеть дочь и внуков Дмитрия Константиновича, памятуя, что за ним сила. Дмитрия Ивановича он ныне не боялся вовсе, пусть сидит себе в Костроме и ждет, пока прирежут!
— Куда пойдешь-то? — Остей не понимал эту женщину, она могла воспользоваться отцовской и братней силой, но почему-то этого не делала.
— К мужу в Кострому! — сказала, как отрезала.
— Чего ж к мужу, княгиня, может, лучше к отцу в Нижний? — это уже Киприан, хорошо понимающий суть дела. Сейчас сила вон за нижегородским князем Дмитрием Константиновичем. К кому, как не к отцу бежать? А муж… можно и другого найти, княгиня молода и так красива!..
— К князю Дмитрию Ивановичу! — дернула плечом Евдокия, точно отбиваясь от назойливой мухи. — А ты, отче, иди, куда пожелаешь.
Киприан хотел сказать, что не стоит рисковать детьми малыми, но смолчал, понимая, что Евдокия и вовсе огрызнется в ответ. Тихонько вздохнул: небось супротив митрополита Алексия или того же Сергия Радонежского и глаз поднять не смела, а пред ним даже кричит…
Проводить княгиню удалось почти до городских ворот спокойно, но там толпа все же осознала, что за ворота уплывают ценности, нахлынула так, что не отбиться. Софья, держа за руку маленького братика Юрку, жалась со страхом к матери. И тут… Евдокия выступила чуть вперед против пьяного буйного сброда как была — с маленьким Андрейкой на руках. Замерли все, слишком необычным было это появление.
— Чего хотите?!
Десятки жадных рук потянулись к красивой, статной, хотя и невысокой женщине, загребущие, безжалостные. Киприан на миг даже глаза прикрыл от ужаса, сейчас начнут ожерелья рвать, серьги из ушей, перстни с пальцев… И тут сообразил, что вышла Евдокия совсем просто одетой. Конечно, на ней не посконное платье, но никаких богатых ожерелий или перстней не было! Что и брать-то?
— Добро мое нужно? Так оно в тереме осталось, берите. С собой ничего не взяла, только вот крест нательный да дети мои малые.
Видно, простоту наряда Евдокии увидели и остальные, правда, крики все же раздавались, обидные, злые, позорящие и ее, и князя Дмитрия. Кто-то и срамное показывать стал. Евдокия смотрела на все даже не ярым взглядом, а каким-то жалостливым. Но толпа не отступала, не давая пройти. Тут Киприан наконец опомнился, выступил-таки вперед, поднял крест:
— Дайте пройти княгине с детьми! Сказано же вам, что все ценное в тереме осталось, себе берите!
