Снова крик над полем:
— Князь Дмитрий Иванович живой! Живой князь!
Семен, чуть очнувшийся от боли, слабо улыбнулся:
— Живой…
Добравшись с помощью ратников до знамени, Дмитрий пригляделся к Семену:
— Это он меня трижды за бой от смерти спас. Кто ты, чей?
— Я с Миколой Васильичем пришел.
Кто-то ответил:
— Микола Вельяминов погиб.
— Микола?! — ахнул Дмитрий.
— Много кто, князь.
— Звать-то тебя как?
— Семен…
— А по отчеству?
— Быковы мы… — непривычно было Семке отчество свое называть, да и не знал он. Деревня Быково, а как дальше? Бог весть, не боярин же, чтобы родовичей до десятого колена помнить.
— Выживешь, поставлю воеводой, Семен Быков. Считай, уже воевода. — Дмитрий обернулся к Боброку: — Не только сам бился знатно, но и людьми распоряжался с умом, я видел.
Дмитрий Михайлович кивнул:
— Коли выживет, поставим. Порубили его сильно.
Но все эти речи Семен уже не слышал, снова впал в забытье. Последней мыслью была радость, что князя нашли, и живым….
А Дмитрий Михайлович пересказывал великому князю то, чего он не мог видеть во время боя, и то, как удирали ордынцы.
— Думали, и не догоним! Бит Мамайка, Дмитрий, ох как бит! Надолго потеряет желание к нам соваться!
— А где Ягайло?
Владимир Андреевич усмехнулся:
— Сторожа донесла, что снялся с места.
— Куда?
— Да домой же, обратно в Литву! А Олег стоит, где стоял. Сдержал слово свое.
— Дмитрий Михайлович, вели ордынцев отдельно складывать, а русских отдельно. И пусть всю ночь с факелами ходят, к каждому прислушиваются, приглядываются. Такая сеча была, что под трупами может быть много раненых. Отсюда не пойдем, пока всех либо не увезем, либо не похороним. — Великий князь чувствовал, что рано обрадовался, искореженные латы все же отдавили что-то внутри. Опустился на быстро подложенное кем-то из слуг седло, поднял голову, чувствуя, что должен напомнить еще одно: — Надо отправить гонца в Москву, чтоб ведали, что наша взяла.
— Давно посланы, Дмитрий! Сразу как погнали Мамайку, так и отправили троих с запасными конями.
Князь кивнул и, уже почти проваливаясь не то в беспамятство, не то просто в сон, заплетающимся языком добавил:
— И за Мамайкой хорошо смотреть, чтоб не вернулся и не напал снова.
Владимир Андреевич с удовольствием расхохотался:
— Митя, да его наши до самой Красивой Мечи погнали! Где уж тут вернуться!
— Это хорошо… хорошо…
Всю ночь выжившие ходили по полю с факелами, переворачивая трупы, разыскивая тех, кого еще можно было спасти. Павших было решено сносить в сторону завтра, пока важнее разыскать живых. Таких набралось много. Перевязывали раны, останавливали кровь, спешно рядили подводы, чтобы везти домой. Дома и стены помогают, а потому первый обоз отправился уже поутру. Конечно, забрать всех погибших, чтобы похоронить дома, невозможно, потому пришлось многим остаться лежать между Доном и Непрядвой.
Для тех, кого решили увезти, спешно долбили дубовые колоды. Дробный стук множества топоров с раннего утра до позднего вечера раздавался над Доном. Кроме множества дубовых колод дубовая роща, в которой совсем недавно прятался Засадный полк, заметно поредела, потому как на поле решили поставить обетную церковь в память всех, кто сложил свои головы на поле Куликовом.
Целых восемь дней стояли русские полки, а вернее, то, что от них осталось, на Куликовом поле. Пока действительно не подобрали всех лежащих на земле, не ушли. Увезли и раненых, и убитых (хоронить в родной землице), закопали ордынцев (тоже ни к чему оставлять на потеху прожорливым воронам), старательно собрали оружие, и свое и ордынское (пригодится)… Боброк, глядя на старательно прочесанное поле, невесело усмехнулся:
— Гляди, Дмитрий Иванович, точно в дому прибрались.
Тот кивнул:
— Негоже своих воинов в чужой земле оставлять, дома похороним. Небось найдет земля Русская место для героев?
Отслужив первую службу в новом храме, наконец собрались в обратный путь. С грустью смотрели уходящие, прощаясь со своими товарищами, на бранное Куликово поле.
Домой
И вдруг по пути домой известие: рязанцы нападали на обозы с ранеными! У Дмитрия от гнева стало бледным лицо, сжались кулаки, зло прохрипел:
— Уничтожу Олега! Дождался тать нашей слабости?!
— Не гневи бога, князь! Олег со своими как стоял, так и стоит там, где Ягайлу стерег. А что его люди за его спиной делают, про то мог и не знать.
— Вечно у него не все как у людей!..
Олена возилась у печи. Много ли одинокой бабе надо? Раз в неделю хлеб посадить да горшок каши. Одинокая не всякий день и печь топит, чтобы дрова не расходовать. В избе холодно, а от этого даже чуть сыро. Мысли снова вернулись к русским полкам, ушедшим на битву с Мамаем. Как там этот красивый ратник? Выжил ли? В то, что найдет ее, если выжил, не верила.
И вдруг точно почуяла что-то, сердце вдруг остановилось! Прижав руки к груди, выронила на пол горшок с водой, но не заметила, опрометью бросилась вон из избы как была — раздетая, едва не простоволосая. Бежала к дороге, по которой войско шло к Дону. Почему? И сама не знала, сердце гнало ее.
Глядя вслед мчащейся Олене, заполошились и другие бабы:
— Ты куда? Чуешь что?!
Побросав все дела, кинулись за подругой.
Обоз с ранеными тащился медленно, все же дороги не было, так, просека, не больше, трясло страшно, а людям и без того больно и плохо. Охрана невелика, да и кто мог напасть на своей земле, да еще и на героев такой битвы?! Если попадались по пути рязанские деревни, то все от мала до велика сбегались послушать, как была бита мамаевская рать. Охрана обоза уже мозоли на языке набила, рассказывая о переправе, о тумане, о полках, так крепко сражавшихся, но главное, о Засадном полке, вовремя выскочившем и ударившем в спину ордынцам, а потом как гнали тех до самой Красивой Мечи!
Большинству было все равно, где эта самая Красивая Меча, и даже про Засадный полк не все понимали, но хорошо поняли, что бит был проклятый Мамай так, что едва свои ноги унес. Жалели, что не попал тать в плен, что не порвали его, подлого, меж двух берез, как в старину делали!
И уж кормили всех от пуза, и охранников, и раненых, приносили травы, помогали делать примочки, отвары, перевязывали, давали дальше на дорогу и полотен рваных для перевязки, и еды, всего…
Потому, когда путь вдруг заступили какие-то люди, охрана и не забеспокоилась, хотели только сказать, что негоже посреди дня останавливаться на постой, надо поспешить к Москве. Но вышедшие не собирались ни расспрашивать, ни чего-то давать. Они, наоборот, собирались… грабить! Охранники даже опешили. Пока опомнились, схватились за оружие, нападавшие принялись срывать с лежащих беспомощных людей все, что увидели ценного. Сталкивать их с подвод, бросать наземь…
