— Так вот у него хитрость такая была…
Владимир что-то рисовал углем прямо на стене шатра, объяснял…
— Вот ты тот полк и поведешь! — решил князь.
— Я?! Не-ет!.. Стоять, пока другие биться будут?! У меня воли не хватит, Дмитрий.
Глаза князя лукаво блеснули:
— А я тебе воеводу Боброка в помощь поставлю. Вдвоем пойдете!
Теперь возмутился уже Боброк:
— Да что ж это, княже! Меня лучше в первые ряды поставь, я одним кулаком с десяток татей в землю вгоню!
— Впереди я сам пойду! А Владимир дело говорит, ордынец, он только в первый час атаки силен, если его измотать, то потом не просто не пустить, а погнать можно! Наша задача не отбить, а разбить наголову, так ведь? Вот вам двоим эта роль и выпадет. Только об одном прошу: не гоните до самой Орды, не то возвращаться далеко придется!
Невеселая шутка не обманула воевод, Владимир фыркнул:
— Он сам впереди пойдет! И сразу погибнешь!
— Я воин! — взъярился князь.
— А кто сомневается? Да только, Дмитрий, твоя погибель хоть и красна на миру, а всем навредит. О том подумал?
И все же некоторое время спустя один из полков (большой, добрая четверть войска и все конные) вдруг исчез в надвигающемся тумане. Увели его двое воевод — Владимир Андреевич Храбрый и Дмитрий Михайлович Волынский по прозвищу Боброк. Куда? То им лучше знать. Полк исчез в темной пелене, точно и не было его.
В леске, куда пришли тайно, вдруг наткнулись на двух мальцов, что пасли своих коней на небольшой полянке.
— Эй, вы откель здесь?!
— А мы завсегда тут коней пасем.
— Уходили б, ребятушки, тут завтра жарко будет.
Старший, рассудительный, спокойный, согласился:
— Завтра и пойдем.
— Ныне идите. Завтра отсюда звука доноситься не должно.
Мальчишка рассмеялся:
— Не, отсюда нескоро что услышат!
— Ты потише, ордынцы рядом, не проведали бы! — осадил мальчишку бывалый дружинник. — По вечерам вокруг хорошо слышно.
— Не! — отмахнулся тот. — Ветер от них дует.
Прислушались, ветер действительно дул со стороны Мамаева войска, у кого слух хороший, мог в дальнем шуме даже разобрать конское ржание. Правда, большинство все равно ничего не услышало, кроме потрескивания сучьев в костре. А мальчишка вдруг продолжил:
— Тута ветер как заговоренный, всякий час в свою сторону дует, не ошибешься.
Слушатели заинтересовались:
— Это как?
— А вот так! — Рассказчик был явно доволен таким вниманием. — Поутру — отсюда вон туда, когда солнце верхушек тех деревьев коснется, то вот так, — он показал рукой, — а после, как на другую сторону леска перейдет и тех верхушек коснется, так сразу меняется и дует вон так!
Вокруг раздался смех:
— Ох и врать горазд! Чтоб ветер дважды на дню направление менял!
Мальчишка обиженно захлопал глазами, закрестился:
— Вот ей-ей не вру! Завтра сами увидите. До рассвета оттуда к нам дуть будет, а потом сменится, как я сказал!
Воевода Боброк невесело усмехнулся, подумав, что завтра, пожалуй, им будет не до смены ветра, живыми бы остаться, да ордынцев побольше положить!
Мальчишек с трудом удалось выпроводить к берегу Дона, но воевода прекрасно понимал, что никуда они не уйдут и в ночи переправляться не станут. Но отвлекаться на мальцов времени не было. Снова проверил, так ли все стоят, еще раз напомнил, чтоб рты закрыли и дышали через раз. Татарин ни сном ни духом ведать про Запасной полк не должен! Лошадям на морды надели мешки кто с овсом, а кто просто с травой, чтоб не заржали до срока.
В ту ночь спал мало кто, больше сидели у костров, говорили про жизнь, рассказывали друг дружке про себя. Только разговоров об ордынцах почему-то почти не было. Чего о них говорить? Бить их надо, и вся недолга!
Семен подошел к костру, у которого пристроились два рослых, плечистых монаха. Сначала думал, что из тех, что с походными церквами пришли, даже в глубине души чуть пожалел, что не воины они. Таким с десяток ордынцев уложить — одной рукой махнуть. Но, прислушавшись к разговору, понял, что не белые монахи-то, иноки они радонежские!
Не стерпел, подсел ближе. Их расспрашивали о Сергии, глаза окружающих горели, хотелось все знать об игумене. Один из богатырей в рясе рассказывал о походе Сергия… в Нижний Новгород. Смущался, оттого что говорил с чужих слов, честно в том признаваясь. Просто слышал, что отец Сергий приказал нижегородцам в храмы не ходить…
Семен не стерпел:
— Не в храмы не ходить приказал, а повелел именем митрополита Алексия закрыть те храмы.
К нему живо обернулись:
— А ты откель знаешь? Нижегородский?
— Не, он с московским болярином пришел, — возразил кто-то сбоку.
— А в Москву с Сергием! — гордо добавил Семка.
— Инок, что ли?
— Не, я не инок… Просто так случилось, что убег из своей деревни следом за Сергием и его людьми, когда он обратно возвращался из Нижнего…
Инок согласно кивнул:
— Слышал я такую историю, привел, мол, игумен из деревни, что по пути попалась, двух мальчишек. Только после один из них с Иваном Вельяминовым ушел.
— А второй? — подозрительно заинтересовались вокруг.
— С Миколой Васильевичем Вельяминовым.
— А ты с кем?! — десятки глаз вперились в Семена.
— Ну, ежели я тут с Миколой Васильевичем, стало быть, не лишен головы вместе с его братом?
— Верно гутарит… И отца Сергия знаешь?
Семен врать не стал, отрицательно помотал головой:
— У митрополита Алексия долго был, а вот с Сергием близко говорить после не приходилось…
Раздосадованные таким поворотом дела ратники отвернулись от Семена, потеряв к нему интерес. А сам Семка вдруг живо вспомнил свое голопузое детство, тетку, бегство сначала Никитки, а потом и свое собственное, жизнь в Москве, Кучково поле и почему-то Олену, которая ждет его в рязанской деревне. А какой, он и сам не знал. Стало вдруг досадно, про деревню не спросил, как искать-то станет?
Когда все вокруг окончательно укутал туман и ратники от костров мало-помалу все же разошлись, к Семену подсели оба инока.
— Ты давно из монастыря?
— А я и не принимал постриг.
— А как же ты?
— Как в Москву пришли, определил меня митрополит к своему писцу Савелию, чтоб помогал и заодно грамоте учился. А после, когда Савелий помер, стал служить Миколе Васильичу. А вы как же схиму не снявши да в бой?
