— Это для лечения всяких болестей… раны лечить…
Попадись кому другому, сошло бы. Но рядом как раз оказался рослый дружинник с раной на руке, он оживился:
— А ну давай, меня полечи. Смотри, как кровь течет.
То, как вдруг закрутился поп, заставило русских засомневаться:
— Да не отрава ли у тебя?
Дальше — больше, принялись расспрашивать с пристрастием: почему оказался в обозе у Бегича, чего ради шел с ордынцами, кто таков сам? И взяли Григория в оборот, повели к князю. Но первым он попал на глаза не Дмитрия Ивановича, а Тимофея Васильевича Вельяминова. Вот уж с кем Григорию встречаться совсем не хотелось! Конечно, за несколько лет поп основательно растолстел и даже оплыл, но окольничий все же распознал человека, которого не раз видел рядом с опальным племянником.
— Э, да это поп Иванов! Ты откель здесь?
Григорий вдруг заелозил. Это совсем не понравилось Тимофею Васильевичу, и тот приказал:
— А ну возьмите-ка его и поспрошайте с пристрастием!
Поп заверещал так, словно ему уже поджаривали пятки на огне. Кричал, что он священник, его нельзя трогать!
— А какого прихода? — ехидно поинтересовался крепко державший пойманного попа дружинник. Тот опустил голову.
К нему и особого пристрастия применять не пришлось, одно дело бегать вместе с опальным боярином и совсем другое — если тебя собираются пытать! Григорий довольно быстро выложил, что травы отравные, чтобы сварить нужное зелье.
— Кого травить собрался?
— Про то не ведаю…
— Как так?!
Григорий снова начал крутиться, лопоча, что его должен встретить в Москве какой-то человек, о котором он ну ничегошеньки не знает… То, как поп прятал глаза, подсказало его мучителям, что врет. Но стоило поднести горячую кочергу к пяткам, как Григорий снова заверещал, что этого человека уже встретил прямо тут, в лагере Бегича. Но тот все равно ничего не сказал, не время, мол. Вообще-то Григорий говорил правду, он действительно не знал, кто должен стать жертвой отравного зелья, это было ведомо только Никите. И выдавать своего напарника тоже не собирался, но когда все же запахло паленым мясом, то выдал и Никиту тоже.
— Где он?!
— Не знаю, бежал с Бегичем, видно…
— А ты чего ж?
— А я не успел.
— Кто он таков?!
Стоило Григорию отвести глаза, как кочерга снова вдавилась в пятки.
— А-а-а!!! Скажу, все скажу! Только не палите! Все скажу!
— Ну? — наклонился к лежащему почти без чувств попу пытавший его дружинник. Но Григорий говорить был просто не в состоянии. Его пришлось отливать водой. Стоило бедолаге чуть прийти в себя, как над ним снова навис мучитель: — Ты будешь говорить или подпалить еще кое-что?
— Буду, буду… Это вельяминовский человек Никита…
Но большего добиться от попа не удалось, он действительно не знал, кого собирался травить Никита. Поняв, что Григорий уже сказал все, что ему известно, обо всем рассказали князю Дмитрию. Тот нахмурился:
— Надо изловить самого Никиту.
В это самое время Тимофей Васильевич прохаживался перед стоявшими с понуро опущенными головами пленными ордынцами. Среди них был и Никита. Посланнику Вельяминова не удалось сбежать, как ни старался, правда, он сделал вид, что нем, чтобы поскорей отстали. Ему бы спрятаться от взора Тимофея Васильевича, да только куда? Как Никита ни опускал голову, Вельяминов все же углядел светлую голову среди темных ордынских.
Тимофей Васильевич уже даже сделал шаг дальше, но вернулся и внимательней пригляделся к парню в монашеской рясе:
— Э, а это что за поп у нас?
Буквально впившись глазами в лицо Никиты, он недоуменно протянул:
— Где-то я тебя, голуба, видел… А ну поверни рожу-то? А ты не у Ваньки в ближних ходил? А ну ведите его за мной, князю покажу, какие ныне попы в Орде!
Но князю было не до лазутчиков, а потому обоих по отдельности под сильной охраной отправили в Коломну. Там их и увидел князь Владимир Андреевич. То есть увидел-то он Никиту и тоже узнал.
— Что-то мне твоя рожа знакома? Ты не вельяминовский ли?
Так подтвердились слова Григория. Поняв, что тот не врет и уже больше ничего сказать не сможет, попа наконец перестали мучить и отправили в дальнюю обитель лечить подпаленные пятки и ломаные ребра. А Никиту неожиданно потащили к князю Владимиру. О чем с ним несколько раз подолгу говорил князь серпуховской, не знал никто, но только парень вдруг исчез, а искать его почему-то не стали…
Мамай рвал и метал! Провалился такой поход Бегича! Сильный мурза с большим количеством воинов — и был разбит московским князем наголову! Счастье Бегича, что он погиб в бою, не то лишился бы головы в ставке Мамая. Таких поражений темник не прощал. Разозленный Мамай напал на рязанские земли, сильно их потрепав. Снова сжег Переяславль-Рязанский и несколько городов помельче, разорил множество деревень…
Но князь Олег Рязанский не попросил помощи у Дмитрия Ивановича, напротив, спрятался в лесах, пережидая набег. Это стало уже привычным. Даже в Рязани начали ворчать, мол, чего ж наш князь бегает, если москвичи давно бьют ордынцев? Про давно это было, конечно, преувеличением, побили впервые, но зато как!
Сначала победа над строптивой Тверью, а теперь вот оглушительная победа на Воже сильно подняли русский дух. Значит, можно бить и сильные войска, если умеючи-то?.. В Москве победителей встречали восторженно. Первый разгром ордынских войск за столько лет! Никто и вспомнить не мог, когда их вообще били. Думали, думали и решили, что допрежь никогда! Получалось, что их молодой князь Дмитрий Иванович самый первый, кто дал отпор Орде.
Нашлись, правда, те, кто припомнил, как Олег Рязанский едва не голыми руками побил Тагая, но тут же решили, что то не в счет, там Олег просто нагнал и отнял добычу обратно. Да и самому Тагаю удалось уйти, и отряд был так себе… Не-ет… с нашим Дмитрием Ивановичем не сравнить! Наш-то, на!.. Вон какой молодец, на коне точно влитой сидит, настоящий богатырь. Чего такому какого-то Бегича бояться? Никого он не боится! Никто ему не указ! Нижегородского князя своего тестя Дмитрия Константиновича под себя поставил? А тверского зловредного Михаила Александровича? А Ольгерда, которого боялись до него все?.. Где такое видано, чтоб старый литовский лис сам мира просил? Вот то-то и оно, что наш Дмитрий Иванович куда как сильнее любого. И ордынцев теперь тоже!
Евдокия встречала мужа, как тысячи других русских женщин, с радостью и слезами.
— А чего ж плачешь, любушка моя? Я же не только живой, но и без синяков даже. Такая битва была, что и меч затупить не пришлось!
К отцу приставал семилетний Василий, просил рассказать о том, как бились с ордынцами. Князь смущаясь разводил руками:
— Да и впрямь, сыну, их и бить почти не пришлось. Они как обратно в реку бросились, так сами друг дружку перетоптали сильно. А мы только добавили.
