Микола подхватил дядю под локоть и силой потащил обратно к столу, яростно шепча на ухо:
— Молчи! Тимофей Васильич, молчи!
Но пьяному море по колено, заартачился, выгнулся дугой, стараясь отбиться от племянника:
— Отстань! Сейчас все расскажу! Все!
И Тимофей Васильевич снова зашелся пьяным счастливым смехом. Микола обратил внимание на то, как прищурились глаза брата Ивана, тот сидел трезвый, точно и не пил вовсе. Остальные, и Дмитрий тоже, были пьяны по-настоящему.
— Ага, только вошли княжны, как наши Васильичи… ой… наши Васильичи так и стали их п… — дядя снова икнул, глотнул еще из кубка и продолжил: — поедом есть! Ха-ха! Микола, тот с Марией своей так переглядывался, точно она уже его невеста! И княжна с него глаз не сводила…
Если сейчас дядя скажет, что Иван не сводил глаз с Евдокии, быть скандалу! Неужели Иван этого не понимает?! — ахнул Микола. Но старший брат сидел, все так же спокойно и даже жестко глядя на молодого князя. Что он делает?! Чтобы не дать Тимофею Васильевичу договорить ненужное, Микола и сам залился смехом:
— Но ведь хороша же была Мария?! Хороша? И ловко я тогда с ее старшим братом договорился, чтоб за меня старшую сестру сосватали? Скажи, ловко?
Встретившись глазами с Иваном, понял, что нажил себе недруга. Хотелось крикнуть: дурак, тебя же спасаю!
Тимофей Васильевич на уловки не поддался, он твердо вознамерился рассказать всему свету, как понравились обе сестры.
— Ага! А Ванька-то, Ванька!.. Как впился глазами в Евдокию, думал, съест ее там же! — Тимофей Васильич показал, как желал схватить и съесть старший брат Евдокию. — Ужо вогнал девку в краску! Глаза загорелись, дыханье сперло… И то, такой красавец в нее мигом втюрился! — Размахивая руками и едва не падая с лавки, Вельяминов орал: — Но я нет! Я сразу решил — Евдокия князю дадена, неча на нее пялиться! — Руки окольничьего выделывали непонятные пассы, пытаясь договорить то, что не мог пьяный язык.
Микола в ужасе перевел взгляд на Дмитрия. С того, казалось, ветром сдуло весь хмель, князь начал медленно краснеть, глаза наливались гневом, а кулаки медленно сжимались. Это не сулило Ивану Вельяминову ничего хорошего. Глаза самого виновника княжьей злости, напротив, смотрели насмешливо, с вызовом.
Тимофей Васильевич, не понимая, что роет большущую яму под племянника, склонился к князю, дыша в лицо выпитым, настойчиво внушал:
— Я тебе княжну Евдокию придержал! Верно сделал, а? Хороша женка?
Дмитрий не выдержал, встал, рот зло дергался, ходуном ходили желваки, а что сказать, и не знал. Зло отшвырнул стоявший на самом краю стола кубок, отмахнулся от не понявшего своей оплошности Тимофея Васильевича и бросился из палаты вон. Вельяминов, ошарашенно моргая, смотрел ему вслед:
— Чегой-то он? Я же сказал: ему! А Ваньке не-ет… не Ва-аньке…
Микола крякнул с досадой:
— Просил же тебя молчать! Чего натворил-то?
— А чего? Правду сказал, что Ванька на княжну пялился… — Тимофей Васильевич, кажется, начал понимать, что наговорил чего-то не того.
— И к чему была твоя правда?!
Дмитрий влетел в палату, где Евдокия сидела за пялами, а малыши играли на толстом пушистом ковре. Оглянувшись на распахнутую рывком дверь, княгиня обомлела. Таким мужа она не видела никогда, даже если страшно на кого-то злился, то перед приходом к ней и малышам старался сдержаться.
— Что случилось?! — Евдокия растерянно поднялась с места. А девки, почуяв недоброе, мышками шмыгнули в дверь. Только одна осталась подле Данилки. Дмитрий метнул на нее бешеный взгляд:
— Пошла прочь!
Теперь и эта девка бросилась вон. Уже понимая, что зол Дмитрий на нее, Евдокия положила клубок с колен в большую корзинку и выпрямилась. Никакой вины за собой она не чувствовала, а потому была спокойна.
Но почему-то именно эта спокойная стать жены привела от вида мирной семейной картины уже начавшего остывать Дмитрия в бешенство. Его глаза просто сверкали.
— На тебя Иван Вельяминов пялился?!
— Что? — ничего не понимая, распахнула синие глаза княгиня. Она забыла, когда и видела Ивана Васильевича, разве на именинах Маши, но и сам Дмитрий там был, и Иван не пялился. О смотринах перед сватовством она уже не помнила совершенно, столько лет прошло.
— На смотринах, когда они с Тимофеем Васильичем приезжали, глазел?!
— Окстись, Митя! То смотрины были, и сам Тимофей Васильевич тоже глазел. Вогнали нас с Машей в краску.
Дмитрий довольно усмехнулся, прошел, сел на лавку, расставив ноги и упершись ладонями в колени. Но это была усмешка аспида перед жертвой. Ничего не понимающая Евдокия стояла, растерянно держа в руках обрывок нити от вышивки.
— А ты на него глазела?!
— Ты что, Митя? Я и глаз долу не поднимала, стыдно было.
— А откуда же знаешь, что они на тебя смотрели? — Дмитрия уже понесло, закусил удила. Он никогда не кричал на жену и никогда вообще не разговаривал с ней грубо, а теперь словно выплескивал все давно скопившееся. Но не на Евдокию, а на Ивана. Князь не слышал слов жены, он слышал только самого себя. Снова встал и горько рассмеялся:
— Конечно, Иван был стройным, красивым, не то что я — толстый и неуклюжий! Конечно, он тебе нравился больше…
Будь слова не столь резкими, Евдокия заметила бы горечь, сквозившую в них, но и ее захлестнула волна обиды за несправедливое обвинение. Княгиня окончательно выпрямилась, глаза сверкнули, как тогда, в ответ на неуемное внимание Ивана Вельяминова.
— Князь Дмитрий Иванович! Ни на кого я не смотрела и тебе верная жена и мать твоих детей!
В эту минуту маленькая Соня, словно почуяв неладное, вдруг заревела во все горло. Данилка тоже захлопал глазами, готовый поддержать сестренку. Забыв о взбешенном муже, Евдокия бросилась к детям. Это дало возможность Дмитрию выйти вон.
В глубине души он понимал, что даже если Иван и пялился на Евдокию в Нижнем Новгороде, то вины самой княгини в этом нет. Но его душила злость на свое тогдашнее бессилие. Попробовал бы сейчас посмотреть! Теперь Дмитрий и ростом высок, и статен, и обличьем хорош, и в воинской науке Ивану не уступит. А тогда был просто мальчишкой перед ним, вот и все!
Почему-то не думалось, что обидел Дуню. Все затмила своя обида. Горячий и несдержанный Дмитрий быстро остывал, а потому скоро забыл о своих недобрых словах. Казалось, что такого, ну вспылил, ну накричал, пройдет…
И все же велел постелить в своих покоях. Но обида все равно не отступала. Разжигая сам себя, Дмитрий день за днем вспоминал детство, каждую обиду, причиненную молодым красавцем Иваном Вельяминовым. Конечно, он тогда был неуклюжим увальнем, но мог же Микола ему помогать, а Иван насмехался! Но самой страшной обидой было вот это внимание к его невесте! Князь забыл о том, что Евдокия тогда не была его невестой и ему могли сосватать Машу. Сейчас казалось, что Иван Вельяминов посягал на самое дорогое — Дуню и деток! За это Дмитрий мог и горло перегрызть.
