― ...которая не будет греческой, а придет из Вечного Города, ― закончил я.
Монах снисходительно кивнул.
― У Святослава еще два сына! ― рявкнул мой отец. ― Они могут не согласиться с твоим замечательным планом.
Мартин пожал плечами. Я понял, что он преспокойно присягнет в верности любому из братьев, лишь бы тот победил ― и лишь бы у него был великий христианский талисман.
Эйнар немного помолчал. Они с Мартином обменялись острыми, как меч, взглядами через комнату, каждый знал, о чем думает другой. Что могло помешать Эйнару убить Мартина сейчас же и заткнуть ему рот?
Мартин был челядином Олега, и убийство не сошло бы нам с рук. Стейнкель окажется свидетелем, придется и его убить. Его брат может нас заподозрить, так что придется найти также и третьего... Слишком много крови, даже для Эйнара.
― Откуда мне знать, что ты сдержишь слово, монах? ― спокойно спросил Эйнар.
― Ты непременно убьешь меня, если я его не сдержу, ― ответил Мартин, ― а я поклянусь на Кресте Господнем, дам обет, если ты захочешь. Ты ведь любишь обеты, Эйнар.
Это было молчание самой смерти, я ждал крови. Но Эйнар покачал головой, и я перевел дух.
― Поклянись на своем Христе, если хочешь, ― спокойно сказал он. ― И поклянись также Одину.
Мартин помешкал, потом кивнул. Языческую клятву можно легко нарушить, но клятву своему богу придется блюсти. Конечно, Эйнар все равно попытается убить его, по возможности тихо и тайно. Все это понимали ― в том числе и Мартин. Найти монаха будет непросто, думал я.
Когда мы вышли в ночь, я вслух усомнился в том, что будет легко отобрать древко копья у Хильд. Впрочем, никто не разделил моей озабоченности. Мы направлялись к «Сохатому».
В конце концов все оказалось на удивление просто. Хильд крепко держала древко, сжав пальцы до белизны, пока Кетиль Ворона ― не очень-то ласково ― не расцепил ее хватку. Я ждал бичующих слов, ярости, даже воздетых кулаков и закатившихся глаз.
Но она только опустилась на палубу с усталым вздохом, обмякла, как мешок.
Кетиль Ворона и Иллуги Годи ушли в ночь, чтобы отнести древко и засвидетельствовать клятву Мартина. Я напоследок предупредил их, чтобы остерегались моих братьев, теперь вдвойне безумных. Когда мы остались втроем, Хильд мрачно посмотрела на Эйнара.
― За это придется заплатить, ― произнесла она, и от холода в ее голосе дрожь пробежала у меня по спине.
Даже Эйнар, погруженный в угрюмые размышления о происходящем, вздрогнул.
― Ты еще можешь найти подземелье Атли? ― спросил он с тревогой, и она кивнула.
Ее глаза в желтом свете фонаря казались страшными ямами, полными дегтя.
― Теперь ничто не уведет меня от этой могилы, ― заявила она. ― Но мне кое-что понадобится от тебя.
Вскоре после этого, оставив Вальгарда и дюжину членов Братства при «Сохатом», мы направились в Киев с большим, пестрым и бестолковым караваном всевозможных судов и лодок.
Новгород был крайней точкой, докуда доходили иноземные суда. Всем купцам приходилось пересаживаться на русские корабли, на струги и более крупные насады, дорогие, но способные противостоять балтийским штормам и выдержать переправу волоком. Для киевского князя это был вполне надежный способ следить за речной торговлей.
На сей раз купцы стояли на переполненной якорной стоянке, кипя от злости и ругаясь, потому что все суда Святослав забрал, чтобы перевезти людей и груз вниз по течению, в златоглавый Киев. Оттуда нам предстояло направиться на Дон и далее, чтобы встретиться с хазарами.
Это путешествие протекало на удивление мирно. Больше предавались безделью мы только в последовавшем вскоре плавании по Дону.
Нам, как части дружины Ярополка, делать было нечего. Местные речники двигали суда баграми, а мы знай себе чистили оружие, дивились новым плащам цвета подсохшей крови ― знак нашей дружины ― да размышляли о том, лучше ли женщины в Киеве, чем в Новгороде.
Так и оказалось. Все в Киеве было лучше, жизнь здесь бурлила, люди понаехали со всех концов мира. Прибыли все племена: меря, поляне, северяне, древляне, радимичи, дулебы и тиверцы, и другие ― с названиями, которые вряд ли слышали даже бывалые купцы.
Все прибыли с лошадьми, собаками, женщинами и детьми, принеся с собой невероятный гомон и круговращение жизни, и мы горделиво шествовали сквозь толпу, словно самые яркие нитки в этом огромном ковре: на голову выше всех, в богатом платье, с украшениями.
Город поражал изобилием и буйством, окрашенный вишнями, что сушились на крышах хат ― домов из глины и бруса, и грушами с айвой, что блестели под солнцем на клонящихся ветках. По Залежной дороге приходили караваны из Серкланда с пряностями, самоцветами, атласом, дамасской сталью и прекрасными лошадьми. По Курской дороге все еще текла столь необходимая струйка серебра, которое волжские булгары добывали в копях дальше на восток. Но из Новгорода, которому полагалось слать шерсть, лен, цветное стекло, сельдь, соль и даже тонкие костяные иглы, не пришло ничего, кроме нашей галдящей и изумленной дикой оравы.
Киев томился и нежился под летним солнцем, а Иллуги Годи мрачнел с каждым часом, хотя другие члены Братства с восторгом ринулись в круговорот охоты за выпивкой и женщинами.
― Радуйся, пока можешь, парень, ― пробормотал Иллуги мне вослед, опираясь на свой жезл, когда я спрыгнул на пристань, чтобы присоединиться к компании, направляющейся на многолюдные улицы. ― Но коли мы тут задержимся, будут и хвори, и кое-что похуже.
Я помахал в ответ рукой, но слова его пропустил мимо ушей.
Хильд, словно немой укор, тенью омрачала солнечные дни. Большую часть времени она проводила рядом с Эйнаром ― боги ведают, что у них было общего ― не любовь, конечно же.
Я пытался заговаривать с отцом о Гудлейве, о первых пяти годах моей жизни, о матери, но он отмахивался от всего, словно это не имело значения. Однако речь шла о его брате, и мне хотелось знать... Даже сегодня не знаю, что именно мне хотелось узнать: что волновало его, чем я мог помочь, ― ведь, как никак, мы кровные родичи.
Вместо этого мы словно разошлись на три или четыре весла. Если и далее все будет так, мы с ним окажемся на разных кораблях.
В тот день в Киеве я искал выпивки и женщин.
И получил их. Даже теперь то немногое, что я помню, вероятно, мне рассказали другие. Там была команда греков, мастеров, посланных императором Миклагарда. Они пробыли в Киеве несколько месяцев, вытачивая бревна для огромных осадных орудий ― разборных, чтобы легче было перевозить. Греки знали лучшие места в городе.
Там были женщины: я помню етьбу на столе, и мне рассказали, что я заключил ставку, что поимею самую толстую, самую уродливую в этом заведении, и выиграл, хотя Кетиль Ворона был уверен, что у меня нипочем не встанет на ту, которую я выбрал. Но, как заметил Валкнут, разница между грудастой каргой и золотоволосой Сив, женой Тора, составляет примерно шесть рогов с медом.
