Но годы шли — в Форте Провидения ли, в экспедициях в землях лози, на мысе ли Доброй Надежды, — а Сара оставалась крепкой, высокой, с плоским животом; чрево ее не росло, грудь не набухала.
Зама и Тула быстро росли и превратились в крепких мальчишек; они пошли в отца и были высокими для своих лет, гораздо выше других мальчиков деревни, их ровесников. Они проводили дни в лесу или на травянистых равнинах, где пасли скот племени, учились пользоваться луком и копьем, узнавали повадки диких зверей леса. По вечерам они сидели у костра у ног Аболи и, широко раскрыв глаза, слушали рассказы о море, о битвах и приключениях в далеких местах.
— Возьми нас с собой, отец, — упрашивал Зама.
Как и предсказывал Аболи, он был выше и крупнее брата.
— Пожалуйста, достопочтенный отец, — подхватывал Тула. — Возьми нас с собой и покажи эти чудеса.
— Вы должны оставаться с матерями и выполнять свои обязанности, пока не будете обрезаны и не пройдете посвящение в мужчин, — говорил Аболи. — Тогда хозяин Клиб и я возьмем вас с собой в мир за пределами земли лози.
Охота на слонов в земле лози приносила изобильные плоды, Ван Хотен открыл еще одно аллювиальное золотое поле в трех днях пути к северу от первого, и в Форт Провидения непрерывным потоком шел золотой песок. Племя и Том процветали, и каждый год в сезон больших дождей «Кентавр» с полным трюмом отправлялся на юг к Кейпу.
У слывшего надежным амстердамского банка было отделение на Хееренграхт над самой бухтой. У Тома на счете в этом банке лежало уже две тысячи фунтов, и после нового сезона эта сумма удвоится. Наконец он разбогател.
Но ему пришлось испытать и горькое разочарование. Когда настало время возвращаться на север, Нед Тайлер заявил, что слишком стар для плавания. Его волосы поредели и стали белыми, как только что собранный хлопок, спина согнулась, а некогда ясные глаза помутнели и покраснели.
— Оставь меня на моей земле в долине Константиниа, — попросил он. — Буду выращивать цыплят и овощи.
— Я останусь с Недом, — решил доктор Рейнольдс. — С меня хватит приключений.
И только внимательно посмотрев на красное, обрюзгшее лицо врача, Том понял, как тот постарел. Не меньше Неда.
— Довольно мне перевязывать и штопать твоих головорезов. Хочу посадить несколько виноградных лоз и, может, успеть до смерти сделать доброе вино.
— Но кто будет о нас заботиться? — возразил Том. — Вы не можете бросить нас умирать от малярии в дикой глуши.
— У тебя есть отличный врач, — ответил старый доктор. — Я научил миссис Сару всему, что знаю сам о сломанных ногах и о приготовлении лекарств. Отдаю вас в ее умелые руки, и, верьте или не верьте, с нею вам будет лучше. Бог свидетель, она красивей меня, и у нее доброе сердце.
Уил Уилсон занял место первого помощника на «Кентавре», и, когда в начале следующего охотничьего сезона они входили в устье Лунги, был у руля.
Все на борту были захвачены этим ежегодным возвращением в Форт Провидения. Всем хотелось увидеть, как Фунди сохранил поселок в сезон дождей, узнать, что на холмах в земле лози слоны по-прежнему многочисленны и сколько золота накопили женщины за время их отсутствия.
Аболи безуспешно пытался скрыть стремление поскорее увидеться с женами и детьми — к этому времени его потомство увеличилось: появились еще два маленьких сына и две дочери.
Как всегда, на причале ниже поселка их встретил Фунди и приветствовал сошедших на берег Тома и Сару. В форте все в порядке, ущерб от дождей незначительный.
Сара распаковала клавесин, взяла аккорд и улыбнулась: инструмент не фальшивил. И она принялась исполнять «Испанок».
Аболи потребовал от Фунди новостей о своей семье, но их не было: дожди в этом году шли очень сильные и сделали плавание по реке невозможным. Из деревни Бонголы в форт не пришла ни одна лодка. Аболи не находил себе места от беспокойства в течение всей разгрузки «Кентавра», починки форта и подготовки к экспедиции вверх по реке в землю лози. Когда все были готовы покинуть Форт Провидения, он стоял у руля первой шлюпки.
Впервые они заподозрили что-то неладное, побывав в деревнях на окраине земли лози. Все деревни были пусты.
Обыскав все пространство вокруг хижин, они не нашли ни души и никаких указаний на то, что произошло с жителями.
Опасаясь того, что увидят дальше, они направились к деревне Бонголы так быстро, как могли грести, перетаскивали шлюпки через отмели и не останавливались, пока свет позволял видеть берега и огибать камни в русле.
К деревне подошли утром. Зловещая тишина нависла над холмами, барабаны и рога молчали, никто не приветствовал гостей. Они сразу увидели, что огороды за деревней заросли сорняками. Потом миновали первую хижину. Тростниковая крыша сгорела, стены стояли голые, всю обмазку из глины вымыли дожди.
В шлюпках царило молчание, но лицо Аболи, который вкладывал в гребки длинным веслом всю силу, превратилось в маску отчаяния. Моряки смотрели на развалины деревни, на сгоревшие хижины, заброшенные огороды и пустые загоны для скота. На ветках деревьев сидели рядами стервятники — мрачные, нахохленные, с кривыми клювами. В воздухе стоял густой сладковатый запах смерти и тлена.
На причале лежал единственный челн, но его дно было пробито. Стойки, на которых рыбаки развешивали рыбу, упали, сети лежали неаккуратными грудами. Аболи выпрыгнул из лодки, еще когда вода доходила ему до пояса, добрался до берега и бегом бросился по заросшей тропе к хижинам Фалло и Зете.
Том пошел за ним, но не старался его догнать, пока не добрался до небольшого скопления хижин, окруженных изгородью из колючих веток.
Аболи стоял в открытых воротах, глядя на сожженные дома своих жен и детей.
Том остановился рядом с ним. Оба молчали. Затем Аболи прошел вперед и наклонился. Из мягкого серого пепла он поднял маленький человеческий череп и взял в обе руки, как священную чашу. Череп был разбит тяжелым ударом. Аболи смотрел в пустые глазницы, и слезы текли по его лицу в шрамах.
Но когда он посмотрел на Тома, голос его звучал ровно:
— Работорговцы всегда убивают маленьких детей, потому что они слишком слабы и не переживут путь к побережью. Они только обременяют матерей, которым приходится их нести.
И он коснулся глубокого пролома в своде черепа.
— Видишь: они держали мою дочь за ноги и ударили ее головой о косяк. Это была моя прекрасная девочка Касса, — сказал он, поднес череп к губам и поцеловал.
Том не мог смотреть на его горе. Он отвел взгляд и увидел, что кто-то арабской вязью углем написал на стене сгоревшей хижины «Аллах велик. Нет бога, кроме Аллаха».
Стало ясно, кто повинен в этой жестокости. Том смотрел на надпись, стараясь взять себя в руки. Но когда наконец заговорил, в его голосе звучал ужас:
— Когда это случилось? — спросил он.
