Верблюды пустыни долго не проживут на пагубно жарком побережье; не выдержат и лошади с севера.
Дориану нужны были животные, выросшие здесь и невосприимчивые к африканским болезням.
Потребовалось три дня, чтобы переправить людей и груз на берег, и большую часть этого времени Дориан провел на пристани или во вновь разбитом лагере над берегом. Вечером третьего дня он возвращался по улицам города в сопровождении Батулы и троих своих военачальников. Они уже почти дошли до ворот крепости, когда Дориан услышал свое детское имя. Кто-то позвал:
— Аль-Амхара!
Дориан обернулся: он узнал этот голос, хотя много лет его не слышал, и увидел закутанную женщину, которая стояла в дверях старой мечети на другой стороне узкой улицы.
— Тахи? Это ты, матушка?
— Хвала Аллаху, дитя мое. Я думала, ты меня не вспомнишь.
Дориану хотелось броситься к ней и обнять, но, поступи он так в общественном месте, это было бы серьезным нарушением приличий и этикета.
— Оставайся здесь, за тобой придут и приведут ко мне, — сказал он и пошел дальше.
Он послал Батулу за Тахи и попросил провести ее через ворота крепости в крыло, которое губернатор предоставил в его распоряжение.
Едва Тахи переступила порог, она отбросила чадру и кинулась к Дориану, плача навзрыд.
— Мой маленький мальчик, мой малыш, каким же высоким ты вырос! Борода и свирепые глаза, как у ястреба, но я узнала бы тебя где угодно. Ты стал великим человеком и к тому же шейхом!
Дориан рассмеялся, обнял ее и стал гладить по волосам.
— Я вижу здесь серебро, матушка. Но ты по-прежнему прекрасна.
— Я старуха, но твои объятия снова делают меня молодой.
— Садись.
Он провел ее к груде ковров на террасе, потом послал раба за шербетом и тарелкой инжира в меду.
— Я столько хочу от тебя услышать. — Она погладила его бороду. — Мое прекрасное дитя стало прекрасным мужчиной. Расскажи обо всем, что с тобой было после Ламу.
— На это потребуется день и ночь, — ответил он, ласково глядя на женщину.
— Я могу слушать весь остаток жизни, — сказала Тахи. Поэтому он стал отвечать на ее вопросы, не задавая своих, хотя это стоило ему больших усилий.
Наконец он подошел к концу рассказа.
— Так калиф послал меня назад в Ламу и на Берег Лихорадок, и я благодарю Бога за то, что могу снова взглянуть на любимое лицо.
Лицо у Тахи покрыли глубокие морщины — след трудной жизни, — а волосы поседели, но он любил ее так же, как раньше.
— Расскажи, как ты жила после моего ухода.
Она рассказала, что осталась в зенане.
— Главный евнух Куш давал мне разную работу. У меня была крыша над головой и еда, и за это я славлю имя Господа.
— Отныне ты будешь жить со мной, — пообещал он, — и я смогу отплатить тебе за любовь и доброту, которые ты щедро дарила мне.
Она снова заплакала от счастья. А он, стараясь говорить небрежно, задал вопрос и со страхом ждал ответа на него.
— Что слышно о маленькой Ясмини? Сейчас она, должно быть, уже женщина и давно уехала в Индию, чтобы выйти за принца из семьи Моголов.
— Принц умер от холеры до того, как она смогла к нему отправиться, — сказала Тахи, проницательно глядя в лицо Дориану.
Он постарался скрыть от нее свои чувства и отпил шербета.
— Значит, для нее нашли другого важного и благородного мужа? — негромко спросил он.
— Да, — подтвердила Тахи. — Это эмир ат-Бил Кали из Абу-Даби, богатый старик, у которого пятьдесят наложниц, но всего три жены: его старшая жена умерла два года назад.
Она увидела в зеленых глазах боль и негодование.
— Когда она вышла замуж? — спросил Дориан.
Тахи пожалела его.
— Она обручена, но еще не замужем. Должна отплыть к своему жениху, когда ветер переменится и снова подует куси. А пока печально ждет в зенане, здесь, на Ламу.
— Ясмини все еще на Ламу. — Дориан посмотрел на нее. — Я не знал.
— Сегодня утром я видела ее в саду у фонтана. Она знает, что ты здесь. Все в зенане это знают. Ты бы видел глаза Ясмини, когда она произносила твое имя. Они сверкали, как звезды Большого Креста. Она сказала: «Я люблю аль-Амхару — как брата и гораздо больше. И должна еще раз увидеть его, прежде чем стану женой старика и навсегда исчезну из мира».
Дориан вскочил с ковра и прошел в конец террасы. Он стоял там, глядя на залив, в котором стояли его дау. И испытывал странное возбуждение, словно колесо судьбы сделало новый оборот.
За суровые годы в пустыне воспоминания о Ясмини потускнели, но Дориан отвергал предложения шейхов соар подыскать ему жену из числа их дочерей. До этой минуты он и сам не знал, что ждет кого-то или чего-то. Ждет из-за воспоминаний о маленькой девочке с обезьяньим личиком и озорной улыбкой.
Но тут его охватило отчаяние. Между ними стоит так много! Она заключена в зенан и обручена с другим мужчиной. В глазах Аллаха она его сестра, а он знал, что наказание за кровосмешение — мучительная смерть. Если он осквернит девственницу царского рода и святость зенана, даже калифу не спасти его от казни — побиения камнями или отсечения головы. А что сделают с Ясмини? Он содрогнулся, вспоминая передаваемые шепотом рассказы о том, как поступает Куш, если его подопечные сбиваются с пути. Говорят, одна девушка умирала четыре дня, и все это страшное время никому в зенане не давали уснуть ее крики.
— Я не могу подвергать ее такой опасности, — вслух сказал он, раздираемый противоречивыми чувствами. Плечи его поникли.
— Но и отвергать зов своего сердца я не могу.
Он повернулся и кулаком ударил по грубой коралловой стене; боль приободрила его.
— Что мне делать?
Он прошел назад, туда, где терпеливо сидела на ковре Тахи.
— Передашь ей весточку от меня?
— Ты ведь знаешь, передам. Что мне сказать ей, сын мой?
— Скажи, что вечером на восходе луны я буду ждать ее в конце Дороги Ангела.
Он не позволил Батуле сопровождать себя, когда в сумерках взял лошадь и, закутавшись в бурнус и закрыв лицо, поехал за город на север.
Он помнил каждую тропу, каждый ручей, каждую рощу и участок мангрового леса.
В пальмовой роще он повернул обратно и вскоре увидел перед собой стену зенана, высокую, массивную и темную: луна еще не взошла. Он нашел древние развалины и стреножил лошадь в кустах поблизости, где ее не увидят с тропы, по которой ходят дровосеки. Впрочем, Дориан не ожидал в этот час встретить здесь кого-нибудь из жителей острова: суеверные, они боялись лесных джиннов.
Он поднялся на груду обвалившихся камней, пробрался через кусты и наконец оказался в скрытом углублении в центре. Вход в туннель зарос, и Дориан понял, что все минувшие годы туннелем никто не пользовался.
