Схватка быстро закончилась, нападающие отступили, бросив мертвых и раненых. Те, кто остался невредим, скользили вниз, не обращая внимания на гневные крики своих офицеров, которые заставляли их снова идти вперед.
Соары плясали на карнизе, их одеяния и бороды развевались, воины выкрикивали вслед врагу насмешки и непристойности. С первого же взгляда Дориан понял, что не потерял ни одного человека убитым или раненым, в то время как по всему подъему на песке валялось больше десяти мертвых турок.
«Это была всего-навсего первая проба, — сдерживал свое торжество Дориан. — В этом скоропалительном нападении участвовала от силы сотня турок. Больше они так не сделают».
Он ходил среди своих людей, приказывая перезарядить мушкеты, но потребовалось немало времени, чтобы снова взять соаров под контроль.
— Десять человек должны подняться на утесы.
Он вызывал одного за другим по имени и отправлял их наверх, откуда они могли бы видеть всю цепь холмов и все шаги, предпринятые неприятелем. Дориан полагал, что теперь турки пошлют людей вверх по барханам с боков от прохода, за пределами досягаемости мушкетов защитников; потом, на карнизе, они перестроятся и нападут с флангов. Это нападение, сопровождаемое натиском в лоб, отбить труднее.
Дориан понимал, что его людей постепенно оттеснят в проход, и там, в самом узком месте, их ждет последний бой. Надеясь на то, что посланные им наверх воины предупредят о нападении, он послал шесть человек в проход выбирать лучшее место для обороны.
Прошло почти три года с тех пор, как Дориан проходил здесь в последний раз, но он помнил особенно узкое место, со всех сторон ограниченное скалами. А когда нашел его, увидел: щель так узка, что едва пропустит груженого верблюда. За ним каменная осыпь; по приказу Дориана шестеро положили оружие и укрепили проход камнями, построив поперек него бруствер; за ним обороняющиеся смогут укрываться.
Верблюдов отвели глубже в проход, за следующий поворот, и Дориан убедился, что они оседланы и готовы унести седоков, когда враг прорвет преграду.
Ибрисам любовно застонала, увидев его, и он погладил ее по голове и лишь потом вернулся к входу в ущелье.
Люди, которых он отправил в скалы, были на месте, над ним, другие расположились вдоль карниза. Они заряжали дополнительные мушкеты, оставленные принцем, и укладывали их рядом с собой.
Когда придется трудно, это даст возможность сделать лишний выстрел.
Дориан сел на карниз и посмотрел вниз на врага. Хотя солнце стояло высоко и пекло невыносимо, на белых соляных равнинах кипела деятельность. По-прежнему подходили вооруженные отряды, увеличивая число врагов, турецкие офицеры ездили взад и вперед вдоль подножия бархана, изучая местность. Их шлемы и оружие блестели, и над ними висела мерцающая пелена белой пыли.
Неожиданно прямо под местом, где сидел Дориан, началось еще более бурное движение, протрубила фанфара. Под эти звуки приближался небольшой отряд всадников с зелеными и алыми вымпелами — цвета Блистательной Порты. Командование вражескими силами! Когда всадники приблизились, Дориан стал с интересом их рассматривать. Он разглядел в центре группы двух человек, которые, судя по их великолепной одежде и богатым турецким чепракам верблюдов, были военачальниками высшего ранга. Один был с круглым бронзовым щитом и в бронзовом шлеме со стальным забралом. Турецкий генерал, решил Дориан и обратил внимание на второго человека — араба. Даже на таком расстоянии в нем было что-то знакомое, и Дориан тревожно заерзал. Этот человек закутан в тонкое шерстяное одеяние; видно, что он крупный мужчина. Лента на голове с золотой филигранью, ножны кривого кинжала на поясе тоже украшены золотом.
Даже на ногах золотые сандалии. Настоящий франт.
— Будь я проклят, если не знаю его!
Дориан рылся в памяти, пытаясь вспомнить имя, потому что уверенность в том, что он знает этого человека, становилась все сильнее.
Отряд остановился у бархана, за пределами досягаемости мушкетов людей Дориана, и турецкий командир поднес к глазу подзорную трубу и всмотрелся в устье прохода.
Он неторопливо обозрел склон, опустил трубу и заговорил с военачальниками, которые подобострастно стояли за ним. Те тут же разбежались и начали отдавать приказы ожидающим эскадронам.
Снова началась лихорадочная деятельность. Неприятель делал именно то, что предвидел Дориан: немного погодя сотни тяжеловооруженных людей уже карабкались наверх по обе стороны от прохода.
Они держались вне пределов досягаемости огня обороняющихся, но Дориан знал, что, достигнув карниза, они попытаются с обеих сторон напасть на проход.
— Аль-Салил! Пожиратели навоза турки снова поднимаются к нам.
Наблюдатели Дориана сверху, с утесов, докладывали ему, что происходит. Со своих мест они видели больше его и предупредили, когда первые вражеские солдаты добрались до карниза и начали продвигаться к центру.
— Стреляйте, когда они окажутся в пределах досягаемости, — крикнул Дориан, и в скалах сразу прозвучали выстрелы. Воины-соары стреляли сверху, турки отвечали на их огонь снизу. Изредка слышались крики раненых, но наблюдатели сверху предупреждали, что турки постепенно приближаются к позиции, откуда могут предпринять первую атаку на вход в ущелье.
Хотя военные действия отвлекали его, Дориан продолжал наблюдать за арабом в золоте, который ехал рядом с турецким генералом. Наконец из тыла показался обоз навьюченных верблюдов, с них сгрузили раскрашенный кожаный навес. Двадцать человек развернули его, установили на белой равнине и разложили в его тени ковры и подушки. Турецкий генерал спешился и занял место на подушках под навесом. Араб-франт заставил своего верблюда лечь и неуклюже слез с него. Он вслед за турком пошел под навес, и теперь Дориану были видны его плечи и вислый живот под шерстяным одеянием. Не прошел он и нескольких шагов, как Дориан заметил его хромоту: щеголь берег правую ногу. Этого хватило, чтобы память ожила. Дориан вспомнил драку на ступенях древнего мавзолея в зенане Ламу и падение, при котором его противник сломал ногу.
— Заян! — прошептал он. — Заян аль-Дин!
Старинный недруг с детских времен теперь в наряде оманского принца и во главе армии.
Дориан почувствовал, как вспыхнули старая вражда и ненависть. Заян снова его враг. Но что он здесь делает? Охотится на собственного отца? Дориан был удивлен.
«Знает ли он, что я тоже здесь?»
Он пытался разобраться в этом неожиданном, непредвиденном повороте событий. Заян так давно находится при дворе в Маскате, что, вероятно, втянут в сложный водоворот царских интриг. Возможно, его этому учил и к этому побуждал дядя-калиф.
Если Заян не изменился и остался таким, каким его помнил Дориан, он должен был охотно погрузиться в придворные интриги. Ясно, что он стал пешкой в игре Блистательной Порты. Возможно, именно с ним связана капитуляция Омана перед турками.
— Коварная свинья, предатель, — пробормотал Дориан, с отвращением глядя на Заяна сверху вниз. — Ты готов продать свою страну и свой народ, даже родного отца. А какова цена? Какую цену предложила тебе Порта, Заян? Сесть на трон турецкой марионеткой в Маскате?
