— Я подумаю о том, что ты сказал.
Аль-Малик отпустил муллу.
— Завтра утром, после молитвы Зур, приведи ко мне Бен-Абрама и мальчика.
Дориан шел на прием к принцу, одолеваемый тревогой и возбуждением.
Впервые познакомившись с принцем, он не испытывал таких чувств: аль-Малик был для него еще одним мусульманином, врагом, вождем язычников. Однако впоследствии он многое узнал от Бен-Абрама и аль-Алламы. Он знал, что царская кровь принца куда древнее, чем род английского короля, узнал о достоинствах и успехах принца как воина и моряка, видел, с каким уважением относятся к нему подданные. Вдобавок невидимая пуповина, связывающая Дориана с Англией и христианством, со временем (и протянутая за тридевять земель) постепенно слабела.
Лишенный возможности говорить на родном языке, он думал по-арабски и с трудом подбирал английские слова даже для выражения простейших мыслей. Тускнели и воспоминания о семье.
О своем брате Томе он вспоминал лишь изредка, а мысли о бегстве с острова Ламу давно были забыты. Он больше не считал свое положение на острове рабским. Он медленно погружался в арабский мир и усваивал арабский образ мыслей.
Теперь, перед новой встречей с принцем, его охватывали почтительность и благоговейный страх.
Когда он поклонился на коралловых ступенях террасы и испросил благословения принца, его сердце дрогнуло от внезапной радости от того, как принц ответил на его приветствие:
— Подойди и сядь рядом, сын мой. Нам нужно многое обсудить.
Этот могущественный, производящий необыкновенное впечатление человек в присутствии свидетелей подтвердил, что считает Дориана сыном. Дориан почувствовал гордость и сразу вслед за этим острый укол вины.
На мгновение он вспомнил родного отца, но образ Хэла в его сознании расплывался.
«Я всегда буду верен своему истинному отцу», — решительно пообещал он себе, но быстро и охотно принял приглашение принца.
— За время моего отсутствия ты стал мужчиной.
Аль-Малик проницательно смотрел на него.
— Да, господин, — ответил Дориан, и ему пришлось сдержаться, чтобы привычно не добавить: «Милостью Аллаха».
— Вижу, что это так.
Аль-Малик заметил под канзу, которую теперь Дориан носил вполне привычно, очертания крепких молодых мышц и ширину плеч.
— Поэтому тебе следует отказаться от детского имени и принять имя мужчины. Отныне тебя будут называть аль-Салил.
— Такова воля Аллаха, — одновременно сказали аль-Аллама и Бен-Абрам. Оба выглядели гордыми и довольными честью, которую принц оказал их подопечному. Это прибавит крупицу и к их доброй славе: принц выбрал благоприятное имя, означающее «обнаженный меч».
— Твоя милость подобна солнцу, восходящему после темной ночи, — ответил Дориан, и аль-Аллама кивнул, одобряя выбор слов и интонации.
— Тебе также следует иметь собственного копьеносца.
Аль-Малик хлопнул в ладоши, и на террасу широким пружинистым шагом вошел молодой человек. Он был, вероятно, лет на пятнадцать старше Дориана, то есть приближался к третьему десятку, и судя по одежде и походке — воин. На поясе у него висел ятаган, на плече он нес круглый бронзовый щит.
— Это Батула, — представил его принц. — Он принесет тебе свою клятву.
Батула подошел к Дориану и склонился перед ним.
— С этого дня и навсегда ты мой господин, — сказал он чистым, ясным голосом. — Твои враги — мои враги. Куда бы ты ни отправился, я буду нести у твоей правой руки твой меч и твой щит.
Дориан положил руку на плечо Батулы, принимая клятву, и Батула встал. Молодые люди посмотрели друг другу в лицо, и Дориану сразу понравилось то, что он увидел. Батула не был красив, но у него широкое честное лицо с крупным ястребиным носом. Когда он улыбался, становились видны ровные белые зубы. Густые черные волосы Батулы, умащенные маслом, были заплетены в косу и переброшены через плечо.
— Батула мастерски владеет копьем, — сказал аль-Малик. — Он воин, испытанный в битвах. Он многому может научить тебя, аль-Салил.
Копье — оружие истинного арабского всадника. Дориан не раз наблюдал за обучением новичков, и топот копыт, стальной блеск копий, которые на полном скаку пронзали подвешенное бронзовое кольцо, чрезвычайно возбуждали его.
— Я буду учиться с охотой, — пообещал Дориан.
Аль-Малик отпустил Батулу. Когда тот ушел с террасы, принц продолжил:
— Очень скоро я предприму новое долгое путешествие на север — паломничество в Мекку через пески и глушь пустыни. Ты будешь сопровождать меня, сын мой.
— Сердце мое радуется тому, что ты выбрал меня, великий повелитель.
Аль-Малик жестом отпустил его и, когда Дориан вышел, повернулся к аль-Алламе и Бен-Абраму.
— Пошлешь султану Занзибара сообщение для передачи тамошнему английскому консулу. — Он помолчал, подбирая слова, потом продолжил: — Извести его, что принц аль-Малик действительно купил аль-Амхару у аль-Ауфа. Он взял мальчика под свое покровительство и оберегал от вреда. Сообщи ему также, что, несмотря на защиту аль-Малика, год назад аль-Амхара заболел чумой и умер. Он похоронен здесь, на острове Ламу. Передай: так сказал аль-Малик.
Аль-Аллама поклонился.
— Все будет сделано как вы велите, ваше высочество.
Изобретательность решения произвела на него впечатление.
— Аль-Амхара мертв, — продолжал аль-Малик. — Ты воздвигнешь на кладбище могильный камень с его именем. Аль-Амхара мертв. Жив аль-Салил.
— Милостью Аллаха, — подтвердил аль-Аллама полученный приказ.
— Я возьму с собой мальчика в пустыню и оставлю в племени соар. Там его спрячут. Там, в песках, он научится быть воином. Со временем франки забудут о его существовании.
— Мудрое решение.
— Аль-Салил для меня больше чем сын, он мой живой талисман. Я никогда не уступлю требованиям франков, — негромко, но твердо сказал принц.
* * *
«Ласточка» прошла пролив и повернула к Занзибару. Впереди в гавани стояли десять кораблей с квадратными парусами и множество арабских дау. Том Кортни внимательно разглядывал корабли. На них были флаги многих торговых государств северного полушария, но в основном Португалии и Испании.
— Ни одного француза не видно, мистер Тайлер, — с облегчением сказал Том.
Ему не хотелось осложнений, связанных со столкновением с врагом в нейтральном порту.
— Нет, — согласился Нед. — Но по меньшей мере один корабль Ост-Индской компании.
Он показал на высокий корабль, настоящего принца океана, свидетельство могущества Компании.
— Здесь нам окажут еще более холодный прием, чем французы, — невесело улыбнулся Том. — Но мне наплевать. Вне стен английского суда они ничего не могут мне сделать, а в Англии мы появимся нескоро. — И про себя добавил: «Разве что меня привезут в цепях».
