Дориан быстро ушел, чтобы избежать дальнейших наставлений.
— Ясси? — негромко окликнул он, поднимаясь по ступенькам на террасу. Голос у него ломался и звучал хрипло: так было уже какое-то время, особенно когда он нервничал или волновался. — Ясси?
На этот раз вышло совсем хрипло.
— Доули, я здесь.
Она выбралась из-за цистерны и побежала ему навстречу. Луна еще только вставала за внешней стеной зенана. В ее свете Дориан провел Ясмини к отверстию Дороги Ангела, как они стали называть между собой тайный проход. Он залез туда первым и отыскал лампу и огниво там, где их оставил.
Когда фитиль ровно разгорелся, он позвал Ясмини и подхватил ее маленькое тело, когда девочка скользнула по старой двери. Она уцепилась за его одежду, и он повел ее по туннелю.
Когда добрались до расчищенного Дорианом завала, он погасил лампу.
— Нельзя показывать свет, — предупредил он.
Последние несколько ярдов они двигались на ощупь и наконец сквозь растения, закрывавшие выход из туннеля, увидели лунное сияние. Дориан поискал сверток старой одежды, оставленный в нише в стене туннеля.
— Вот. Надевай! — приказал он.
— От нее воняет, — возразила Ясмини.
— Хочешь со мной или нет?
Она больше не возражала — зашуршала одежда; Ясмини сбросила платье и через голову надела канзу.
— Я готова, — возбужденно сказала она.
Он вывел ее на лунный свет. Одежда была ей велика, и на ходу она спотыкалась. Дориан наклонился и оторвал подол ее одеяния на уровне щикотолок, потом помог надеть на голову кеффию, чтобы скрыть длинные волосы.
— Подойдет, — сказал он наконец, осмотрев Ясмини.
Она казалась мальчишкой-обованцем, каких множество бегает по улицам города и по пляжам. Сын рыбака, может быть, или сборщик хвороста в мангровом лесу.
— Пойдем!
Они выбрались из развалин и чрезвычайно осторожно прошли по пальмовой роще к пляжу. Дориан хорошо знал эти места. Он выбрал уголок, где коралловые утесы с обеих сторон загораживали водоем, заполняющийся в прилив.
В стене утеса была неглубокая пещера, полная теней; эти тени скрывали детей, когда они сидели рядом на плотно утрамбованном влажном песке и смотрели на бухту, залитую серебряным лунным светом. Отлив обнажил коралловый песок. Он был совершенно белым, а тени от резных коралловых столбов на плоском, без единой отметины песке казались резкими, синими. С внешней стороны рифа фосфоресцировал слабый прибой, попеременно освещая их лица.
— Как красиво, — прошептала Ясмини. — Никогда не поверила бы, что может быть так красиво.
— Пойду искупаюсь, — сказал Дориан и встал. Он стащил канзу и сбросил сандалии. — Идешь?
Не дожидаясь ответа, он прошел по берегу. На краю воды остановился и оглянулся.
Ясмини вышла из пещеры. Она походила на олененка со слишком длинными для детского тела ногами. Рваное платье она сбросила и, как и он, осталась нагишом. Дориан видел на невольничьих рынках рабынь, но ни одна из них не обладала такой волшебной грацией. Волосы свисали девочке на спину, доходя до маленьких круглых ягодиц, черная полоска волос серебрилась в лунном свете.
Подойдя к нему, она невинным жестом взяла его за руку. Маленькие груди едва наметились, но соски поднялись, возбужденные прохладным дыханием муссона. Дориан смотрел на них и испытывал странное чувство, какую-то незнакомую тяжесть внизу живота.
Рука об руку они вошли в воду. Вода была теплее ночного воздуха, теплой, как их кровь.
Ясмини окунулась, и ее длинные волосы поплыли вокруг нее, словно листья лотоса. Она рассмеялась от радости.
Луна была на полпути к зениту, когда Дориан наконец сказал:
— Больше нельзя оставаться. Уже поздно, надо возвращаться.
— Я никогда не была так счастлива, — ответила она. — Никогда в жизни. Я бы хотела оставаться здесь вечно.
Но она послушно встала; серебристая вода стекала с ее стройного тела. Они пошли к пещере, и на песке за ними оставались две цепочки следов, как двойная нить бус.
У входа в пещеру Ясмини повернулась к нему:
— Спасибо, Доули.
И неожиданно обхватила его обеими руками и прижалась.
— Я так тебя люблю, брат.
Дориан неловко стоял в ее объятиях.
Прижавшееся к нему маленькое тело, тепло кожи сквозь прохладные капли воды — все это снова вызвало непривычное ощущение в паху.
Но вот Ясмини отстранилась и рассмеялась.
— Я вся промокла.
Она сжала прядь своих волос и скрутила ее. Вода закапала на песок.
Дориан подобрал свою канзу.
— Повернись, — сказал он, и она послушно подставила стройную, чуть изогнутую спину. Он растер ее полами своей одежды.
— Теперь другая сторона!
Она повернулась к нему лицом, и он вытер маленькие холмики на ее груди, а потом низ живота.
— Щекотно!
Живот Ясмини был гладким, впалым; эту гладкую поверхность нарушали только впадина пупка и маленькая вертикальная безволосая щель между ногами.
— Надевай канзу, — приказал Дориан, и она повернулась и подобрала с песка одежду. Он увидел ее ягодицы, маленькие и круглые. И почувствовал, как сжимается грудь, так что следующий вдох дался ему с трудом.
Ясмини распрямилась и через голову надела грязную канзу; когда она просунула голову в вырез, Дориан продолжал стоять и смотреть. Она улыбнулась, как маленькая фея. Потом, сворачивая волосы толстым жгутом и пряча их под головной повязкой, продолжала откровенно и без чувства вины или греха разглядывать его тело.
— Ты такой белый там, где не коснулось солнце, и посмотри! У тебя внизу тоже есть волосы!
Она удивленно показала.
— Того же цвета, что на голове. И сверкают в лунном свете, как шелк.
Как красиво, — удивлялась она.
Он совсем забыл, что за последние месяцы у него вырос мягкий пушок. И впервые почувствовал стыд, почти вину. Дориан быстро накинул на себя влажную одежду.
— Нам пора! — напомнил он, и девочке пришлось бежать за ним вдогонку, когда он направился в зенан. В безопасности туннеля она сбросила грязную канзу и переоделась в свое платье.
— Готова? — спросил Дориан.
— Да, Доули.
Но прежде чем он зашагал по туннелю, Ясмини схватила его за руку.
— Спасибо, брат, — прошептала она. — Я никогда не забуду, что мы делали сегодня вечером, никогда, никогда!
Он пытался разжать ее руку. Собственные чувства смущали его, и он почему-то сердился на Ясмини за то, что она их вызвала.
— Мы сможем прийти сюда еще раз? — взмолилась она.
