Когда они оказались в безопасности на борту, потребовалось всего несколько минут, чтобы поднять шлюпки и привязать их на палубе. Тем временем другие вахтенные поднимали якорь с илистого дна.
Бейлифы, должно быть, вызвали ялик. Он был на полдороге к гавани, когда на «Ласточке» подняли грот и поймали ночной ветер. Направляясь через узкий пролив к открытой воде Солента, они прошли совсем рядом с маленьким кораблем.
Один из бейлифов стоял на корме ялика и саблей указывал на Тома, стоящего на носу «Ласточки».
— Тебе не уйти! — крикнул он через увеличивающийся промежуток между кораблями. — У тебя кровь на руках, и мы отыщем тебя, где бы ты ни был!
Том, не отвечая, смотрел вперед.
Маленький ялик качался на поднятых «Ласточкой» волнах.
Ветер встретил их как любовник. Предвестник зимы, он дул с севера, холодный и быстрый, но недостаточно сильный, чтобы заставить брать рифы. Через неделю они миновали Уэсан.
Северный ветер пронес их по Бискайскому заливу, известному своими бурями и неспокойной водой; под этим ветром они прошли южнее Канарских островов и добрались до полосы штиля.
Они ожидали, что здесь ветер стихнет, станет переменчивым, но он устойчиво дул в прежнем направлении. Том отметил положение корабля на линии экватора в тысяче морских миль западнее массивного выступа Африканского континента.
— Новый курс юго-восток, мистер Тайлер. Круто к ветру.
Нед Тайлер коснулся лба.
— Есть круто к ветру, капитан!
Том взглянул на грот «Ласточки»: он был белый, тугой, как живот на последних месяцах беременности.
Потом он посмотрел на корму: по бурным водам Атлантического океана тянулся прямой след корабля.
— С таким ветром мы меньше чем через шестьдесят дней обогнем Кейп, а спустя еще тридцать дней бросим якорь в Занзибарском проливе.
Все опасения и дурные предчувствия он оставил за северным горизонтом и чувствовал себя сильным и неуязвимым.
На дау Мухаммада аль-Малика царил полный беспорядок.
Падение бруса, едва не убившее принца, привело к тому, что корабль беспомощно дрейфовал носом к ветру, палубы его накрывал свалившийся парус, а оснастка висела лохмотьями. Под сильными порывами муссона блоки раскачивались и ударялись о мачту и корпус, канаты натягивались и лопались, угрожая еще больше разрушить корабль.
Чтобы навести хоть какой-то порядок в этом разоре, необходимо было захватить конец главного фала. Этот тяжелый трос раскачивался на верхушке мачты. И достать его с палубы было невозможно.
Это значительно осложняло подъем треугольного паруса и возврат кораблю управляемости. Кому-то необходимо было подняться на мачту.
В отличие от корабля с квадратными парусами здесь не было других снастей и, следовательно, подняться на мачту было нелегко.
Дау со спущенным гротом тяжело раскачивалась на больших волнах. Капитан пытался с помощью руля направлять корабль в море, носом к волнам, но время от времени тяжелая волна ударяла дау в борт и едва не переворачивала ее. Мачта ходила из стороны в сторону, как гигантский маятник, и лишь усиливала дикие рывки дау. Корабль был в смертельной опасности.
Капитан не мог оставить руль, он выкрикивал приказы своим людям, а те старались держаться как можно дальше от него и не смотрели ему в глаза.
Все хорошо понимали, что нужно сделать, но никто не хотел лезть на мачту.
Дориан с жадным интересом следил за этой суматохой.
На палубе «Серафима» никогда не происходило ничего столь интересного, не было таких криков и дикой жестикуляции.
— Ахмед, сын большой коровы! — Фуад, капитан, выбрал новую жертву и дрожащим пальцем ткнул в верхушку мачты. — Если не послушаешься, я прикажу обернуть твой труп в свиную шкуру, прежде чем брошу его за борт.
Ахмед отвернулся и смотрел в море, как будто оглох.
Дориан наметанным глазом определил высоту подъема и удивился, чего все так испугались. Они с Томом танцевали хорнпайп на главной рее «Серафима», подбоченясь одной рукой, другой касаясь темени, а корабль под ними качали большие волны Кейпа под сильным юго-восточным ветром. А эта мачта втрое ниже грот-мачты «Серафима».
Он почти слышал насмешливый голос Тома: «Давай, Дорри. Покажи им, что ты умеешь. Я помогу».
Никто не смотрел на него — в эту отчаянную минуту о нем забыли. Даже принц растерял свою обычную уверенность и цеплялся за одну из стоек на юте, глядя на раскачивающуюся мачту.
Дориан выскользнул из длинного одеяния и бросил его на палубу.
Одежда лишь помешает ему. В чем мать родила, он подбежал к мачте и взлетел на нее, как мартышка, преследуемая леопардом.
Принц опомнился и закричал:
— Остановите ребенка! Он погибнет!
Дориан был далеко от протянутых рук тех, кто пытался выполнить приказ принца. Во время плавания на «Серафиме» его проворство невероятно развилось, а страх перед высотой исчез и, по его меркам, подъем был нетрудным. Он использовал качку корабля и колебания мачты, чтобы продвигаться вверх, цепляясь попеременно руками и коленями. Добравшись до верха мачты, он посмотрел вниз. Увидел запрокинутые, искаженные ужасом лица матросов и не удержался, поддался искушению подразнить их. Обхватив обеими ногами главную стойку мачты, он отпустил одну руку. Приставил большой палец к кончику носа и насмешливо пошевелил пальцами. И хотя экипаж никогда раньше не видел такого жеста, его смысл был совершенно ясен.
Обнаженное тело Дориана блестело на солнце, как белый перламутр, ягодицы были круглыми и розовыми. Он повертел ими для пущей оскорбительности.
Стон ужаса пронесся по палубе: Дориан полез выше. Все знали, что, если с ребенком что-нибудь случится, гнев принца будет ужасен и падет на их головы. Все снова застонали, когда Дориан поднял руку и перехватил болтающийся фал.
— Закрепите конец! — крикнул он, использовав английский морской термин, но капитан понял его приказ. Он уловил смысл и перевел слова Дориана на арабский. Три человека схватили болтающийся фал.
Как только они были готовы прервать падение Дориана, тот дважды обернул растрепавшийся, оборванный конец троса вокруг талии, потом пропустил его между ног.
— Остановите мое падение! — снова крикнул он, подождал нужного мгновения в раскачивании мачты, потом разжал пальцы и оттолкнулся. И полетел вниз под скрип фала в блоке.
Матросы, державшие конец фала, пропускали его через мозолистые кулаки постепенно, тормозя падение. Дориан уносился далеко над водой — он раскачивался, как маятник, и кричал от возбуждения, проносясь по воздуху.
Люди, державшие конец фала, умело, по-моряцки, рассчитали миг его приземления и позволили ему спускаться последние несколько морских саженей так постепенно, что его босые ноги коснулись палубы бесшумно. Все бросились к нему — убедиться, что он в безопасности, и закрепить конец фала, обмотанный вокруг его талии.
