— Конечно. Такова воля Аллаха, Всемилостивейшего.
— Ты заботился о моем брате? Утешал его?
— Он славный мальчик, твой брат. Я делал для него что мог, — ответил Бен-Абрам. — Но Аллах свидетель, меньше, чем я хотел бы.
Том поколебался: ему предстояло нарушить приказ отца. Тем не менее он принял решение.
— Этим ты заслужил свободу. Я отправлю тебя на Занзибар с женщинами и детьми. — Он повернулся к охранникам. — Пусть с этого человека снимут цепи, потом снова приведите его ко мне. Он не поплывет на Цейлон с остальными разбойниками.
Когда Бен-Абрам, освобожденный от цепей, вернулся, Том отправил его помогать врачу в импровизированный лазарет под пальмами.
На следующее утро ушел «Йомен», нагруженный живым товаром, и Том с берега смотрел ему вслед, пока корабль не исчез на восточном горизонте. Он знал, что капитан Андерсон излишне оптимистичен, рассчитывая за два месяца пересечь Индийский океан до Цейлона и вернуться.
— Чем дольше он будет отсутствовать, тем больше времени будет у отца, чтобы поправиться, — прошептал Том, складывая подзорную трубу, и подозвал шлюпку.
И как только вошел в каюту на корме, сразу понял, что отцу хуже, чем было несколько часов назад, когда он его оставил.
В каюте стоял тяжелый запах болезни, Хэл был беспокоен, его лицо раскраснелось. Он снова впал в беспамятство и начал бредить:
— По мне ползают крысы. Черные крысы, мохнатые…
Он замолчал, потом закричал и начал бить кого-то невидимого. В панике Том отправил шлюпку на берег за доктором Рейнольдсом.
Потом наклонился к отцу и коснулся его лица. Кожа была такой горячей, что он удивленно отнял руку. Аболи принес холодной воды, и они сняли с похудевшего Хэла — жар пожирал его плоть — простыни. Когда открылись обрубки ног, в каюте сильнее запахло разложением, так что Тома едва не стошнило.
— Пусть врач поторопится! — крикнул он и услышал, как его приказ передают на шлюпку. Аболи и Том обмыли сжигаемое лихорадкой тело и обернули его влажной тканью, чтобы сбить жар. Том почувствовал облегчение, когда наконец по коридору прошел доктор Рейнольдс и торопливо подошел к Хэлу. Он снял повязки.
Зловоние в каюте сразу стало сильнее.
Том стоял за врачом и с ужасом смотрел на обрубки отцовских ног. Они распухли и приобрели лилово-красный цвет, черные стежки швов почти скрылись в распухшей плоти.
— Ага, — проговорил доктор Рейнольдс и наклонился вперед, принюхиваясь к ранам, как гурман ловит аромат хорошего кларета. — Отлично созрели. Можно снять швы.
Он закатал рукава и попросил принести оловянную миску.
— Подставь под обрубкок, — сказал он Тому. — А ты держи его крепче, — велел он Аболи, который наклонился над Хэлом и мягко взял за плечи своими большими руками.
Рейнольдс крепко взялся за конец одной сделанной из кишки нити, торчавшей из алых краев раны, и потянул. Хэл напрягся и закричал, на его лбу выступил пот. Черная струна выскользнула из раны, и оттуда хлынул поток зелено-желтого гноя, густого, как масло; он полился в миску. Хэл упал на подушки и потерял сознание.
Рейнольдс взял у Тома миску и снова принюхался к гнойным выделениям.
— Отлично. Гной доброкачественный, ни следа гангрены.
Том стоял с ним рядом, пока он по одной вытаскивал из воспаленной, разбухшей плоти нити. За каждой следовала небольшая струйка гноя и остатки разложившихся кровеносных сосудов, застрявшие в узле на конце нити. Рейнольдс бросил все это в миску. Закончив, он снова перевязал обрубки ног чистой тканью.
— Разве не нужно сначала обмыть ноги? — почтительно спросил Том.
Рейнольдс решительно покачал головой.
— Пусть залечиваются в гное. Безопасней предоставить все природе без лишнего вмешательства, — строго сказал он. — Шансы твоего отца на выздоровление значительно увеличились, и через несколько дней я удалю главные швы, которые держат кожные лоскуты культей.
Ночью отец спал гораздо спокойнее, а к утру жар и воспаление заметно уменьшились.
Три дня спустя Рейнольдс удалил остальные швы. Он ножницами перерезал черные нити и щипцами с рукоятями из слоновой кости вытащил из истерзанной плоти остаток нитей.
Через два дня Хэл уже мог сидеть, опираясь спиной на подушку, и заинтересованно слушал рассказы Тома о текущих событиях.
— Я послал захваченную дау на юг к Глориеттам, чтобы привести «Овечку». Она присоединится к эскадре самое позднее через две недели, — сказал Том отцу.
— Я буду рад снова видеть ее и богатый груз чая под защитой наших пушек, — ответил Хэл. — Без защиты она там очень уязвима.
Оценка Тома оказалась точной, и ровно четырнадцать дней спустя два корабля: маленькая дау и почтенная «Овечка» — миновали проход и снова бросили якорь в лагуне Флор-де-ла-Мар.
Том приказал привести Мустафу, капитана дау, и его пребывавший в постоянном ужасе экипаж; все они с захвата «Минотавра» сидели в казематах крепости. Когда их привели, они упали на колени на белый береговой песок, считая, что пришел час их казни.
— Я не верю, что вы виновны в пиратстве, — сказал Том, чтобы унять их страх.
— Аллах свидетель, ты говоришь правду, почтенный, — с жаром согласился Мустафа и коснулся лбом песка.
А когда поднял голову, его лоб, как сладкая булочка сахаром, был облеплен белыми песчинками.
— Я вас освобожу, — сказал Том, — но на одном условии. Вы должны отвезти пассажиров в порт Занзибара. Глава этих пассажиров, как и ты, — честный человек и сын пророка. А пассажиры — женщины и дети из крепости аль-Ауфа.
— Да будет на тебе благословение Аллаха, мудрый и великодушный!
Мустафа снова поклонился, и слезы радости оросили его бороду.
— Однако, — прервал изъявления его благодарности Том, — я не сомневаюсь, что ты приплыл сюда купить у аль-Ауфа товары и что ты знал: это добыча пиратов, обагренная кровью невинных людей.
— Призываю Господа в свидетели, я этого не знал! — страстно воскликнул Мустафа.
Том наклонил голову набок и выжидательно посмотрел в небо. Через минуту он сухо сказал:
— Господь не торопится ответить на твой зов. Поэтому я налагаю на тебя штраф — шестьдесят пять тысяч золотых динаров. По замечательному совпадению именно такую сумму мы обнаружили в сундуке, обыскивая твой корабль. — Мустафа взвыл от такой вопиющей несправедливости, а Том отвернулся от него и сказал охране: — Освободите их. Отдайте им дау, и пусть уходят. Они возьмут с собой женщин и детей. Арабский врач Бен-Абрам тоже отправится с ними, но сначала пошлите его ко мне.
Когда Бен-Абрам пришел, Том отвел его в конец белого песчаного пляжа, где они могли попрощаться без посторонних.
— Мустафа, хозяин дау, согласился отвезти тебя на Занзибар, когда поплывет туда. — Том показал на суденышко, стоявшее в лагуне. — Сейчас на борт поднимаются женщины и дети из гарнизона.
