Какие бы они ни были, она любит их. Папу и маму.
Да-да.
Телефон вновь вздрогнул, послушно извещая об очередном послании. Трясущимися руками Вика взяла мобильник, читая его:
«Как вернешься домой после больницы, напиши мне. Твой Дельфин».
– Ты что, видишь все, что я делаю? – с мукой в голосе выкрикнула она, оглядываясь по сторонам. – Кто ты? Что ты за человек, ответь? Как мне понять те…
Внезапный звонок в дверь заставил ее ошеломленно умолкнуть.
Кто бы это мог быть?
Сердце затрепетало:
«Мама! Она вернулась!»
Вика стремглав кинулась в прихожую, напрочь забыв о том, что мама всегда открывала квартиру своим ключом, который оставила себе, даже когда бросила их с отцом.
Даже не посмотрев в глазок, она распахнула дверь и оторопела. На пороге высилась фигура ее соседа с верхнего этажа. Того самого соседа, с которым она столкнулась нос к носу, когда пару дней назад шла вечером за таблетками…
– Что… – она закашлялась, чувствуя, как мгновенно пересохла глотка. – Что вам нужно?
– Доброе утро, Вика, – произнес Павлов. – Извини за ранний визит. Можно к тебе войти?
Пленник
В отличие от своей дочери этой ночью Сергей Викторович не спал. Он забился в противоположный угол, стараясь не смотреть в сторону висящего в петле чучела, но взор пленника помимо его воли возвращался к жуткой кукле. Более того, Елагину казалось, что, куда бы он ни отполз, лицо Нины, эти глаза, навеки застывшие на мятой фотобумаге, исподтишка следили за ним.
«Она вертится. Проклятая кукла вертится, где бы я ни находился в этом подвале», – лихорадочно думал мужчина, не отдавая себе отчета, что подобные мысли начинают отдавать самым настоящим безумием.
Оставшись один, он некоторое время ощупывал стены и пол, даже пытался их простукивать, с надеждой прислушиваясь, не изменится ли звук. Нет, все тщетно, сплошная резина. Пятясь назад, он неожиданно уткнулся в пластиковые ноги болтающегося манекена и, вздрогнув, закричал от испуга.
– Нет, нет, нет, – бормотал Елагин, на карачках отползая прочь. – Это все сон… Это все происходит не со мной…
Его рука влезла в липкое холодное месиво, и он выругался.
Каша.
Все верно, ему же обещали еду и воду…
Вот только воду приносили в миске, а кашу подавали без ложки, из-за чего ему приходилось утолять голод и жажду как собака.
Подумав о воде, Елагин понял, что давно хочет пить. Особенно жажда усилилась после его долгих и бесплодных призывов о помощи. Он провел языком по запекшимся губам.
Сергей Викторович, управляющий крупного и успешно развивающегося банка, стоял на четвереньках на полу в душном подвале и жадно лакал мутную воду из заляпанной жиром миски.
Напившись, он вытер рот и, щурясь от яркого, режущего глаза света, уставился на петлю. Петлю, предназначенную для него.
– Сумасшедший ублюдок, – хрипло выдавил он, с трудом заставив себя отвести взгляд. – Не дождешься…
Елагину показалось, что в углу что-то шевельнулось, и, побледнев, он повернул голову в сторону куклы.
– И ты! Ты, ты тоже не дождешься! – ожесточенно выкрикнул Сергей Викторович.
Кукла, ухмыляясь, смотрела на него.
«Почему она покачивается?! – в панике думал он, вытирая струившийся по лицу едкий пот. – Это из-за вентиляции?! Или у меня начались глюки?!!»
Кряхтя, он поднялся на ноги и заковылял к чучелу.
– Я не виноват в твой смерти, – прошептал он. – Я все искупил… Это все стечение… – он всхлипнул, – стечение обстоятельств!
Висящий манекен холодно взирал на плачущего мужчину.
– Ты сама… сама виновата!
Вскрикнув, он ухватился за талию куклы и с силой рванул вниз. Раздался сухой треск, и в руках ошеломленного Елагина оказались ветхие обрывки юбки. Несколько секунд он тупо пялился на лохмотья, затем, взвизгнув, ухватился за плечи манекена, повиснув на нем всем своим весом.
– Я не виноват! – прокричал он. – Я не…
Закончить он не успел, так как голова манекена выскользнула из петли и кукла упала прямо на него. По случайному стечению обстоятельств она оказалась своим фотолицом прямо напротив расширенных глаз Сергея Викторовича. Всхлипывая от страха и безысходности, он сорвал фотографию, после чего отшвырнул куклу прочь. «Лицо» давно погибшей женщины было разорвано на мелкие клочья, которые, кружась в спертом воздухе, полетели в ведро, предназначенное для туалета.
– Я не хочу, – проскрипел Елагин, опускаясь на пол. – Я ничего не хочу… Оставьте меня в покое…
За стальной дверью послышалась возня, и он устало поднял голову.
Щелкнула задвижка, откидывая переговорное окошко в виде крохотного квадратика.
– Привет, урод, – раздался знакомый голос, и Сергей Викторович дернулся, словно его ударили током.
В окошке появилось лицо Пастора:
– Как дела? Ты сегодня в неплохой форме.
– Пошел ты, – вяло отозвался Елагин.
– Хамишь. Ну да ладно. В твоем положении это вполне естественно, – улыбнулся Пастор. Внимательно оглядев помещение подвала, он с укоризной качнул головой:
– Зачем хулиганишь? Маму мою на пол сбросил… Не лучше ли было встать на табуретку и закончить одним махом? Всего один шаг вперед, и через минуту-две ты труп. По крайней мере, это было бы справедливо. И смотрелись бы вы гармонично.
Елагин издал свистящий звук, словно воздух выходил из проколотой камеры.
– Видел бы ты себя в зеркало, – продолжал Пастор. – Всего одна ночь, а ты похож на кусок дерьма. Какое все-таки несовершенное существо – человек… Ничего ведь ценного в нем нет! Просто шмат мяса с пульсирующим внутри мешочком, который гоняет по венам и артериям кровь. Сколько пафоса от него. Сколько высокопарных речей.
Пастор приблизил свое лицо.
– Сколько лжи и предательства, – чуть тише добавил он. – Сколько горя и страданий приносит это мерзкое существо, которое ученые и биологи называют человеком. Сколько грязи и зловония он несет. Ты всего тут одну ночь, а несет от тебя так, что хоть нос затыкай. Но стоит лишь чуть-чуть сжать шею, ты начинаешь хрипеть, а твое лицо становится лиловым, как слива. Стоит тебя столкнуть с крыши, ты превращаешься в кровавый фарш. Ты в курсе, что взрослый человек при падении с высоты в восьми случаях из десяти умирает в воздухе от разрыва сердца. От страха. Понимаешь?
– Понимаю, – покорно кивнул Елагин. Его всего трясло как промокшую собачонку.
– Ты никто в этом мире. От тебя ничего не зависит, все твои успехи – иллюзия. Когда ты умрешь, тебя забудут на следующий день. Никакие квартиры с машинами с собой под землю ты не заберешь.
