Таково же было настроение и многих английских промышленников. В этом я мог убедиться во время разговора с тремя крупными бизнесменами, оказавшимися моими попутчиками при переезде в Лондон в начале 1945 года. Туда мне было предписано прибыть в связи с получением нового назначения в штаб 21-й армейской группы, находившийся в Брюсселе.
– Русские наступают очень быстро, – заметил один из бизнесменов, плешивый мужчина лет пятидесяти пяти – шестидесяти с жемчужной булавкой в галстуке и массивным золотым кольцом с печаткой. Он посмотрел на меня и продолжал: – Они скоро будут в Берлине, если вы, друзья, не поспешите и не опередите их.
– Разве имеет значение, кто войдет в Берлин первым, теперь, когда нацисты фактически уже разгромлены? – спросил я.
Второй мой спутник пожал плечами, осторожно отложил свой золотой мундштук в сторону и наставительно поднял жирный палец:
– Если русские войдут в Берлин раньше нас, то от него ничего не останется, кроме руин. А если вы пустите их еще дальше, то где у вас гарантия, что наши рабочие не захотят поднять красный флаг над Букингэмским дворцом?
Прибыв на западноевропейский фронт, я увидел, что наше командование было озабочено тем же, чем и бизнесмены, с которыми я встретился в поезде во время поездки в Лондон.
«Опередим русских на пути к Берлину!» – взывал командующий 2-й британской армией генерал Демпси, обращаясь к войскам.
«Опередить русских! Остановить распространение коммунизма!» – вторили командиры корпусов и дивизий.
Что озадачивало наши войска после высадки в Нормандии – так это то, что мы не встретили такого сопротивления, какого ожидали. Правда, первое впечатление об отсутствии какого-либо сопротивления со стороны врага впоследствии оказалось не совсем верным. Хотя нам пришлось столкнуться со сравнительно немногочисленными войсками нацистов и хотя мы не увидели во Франции знаменитого «Атлантического вала», о котором кричала пропаганда Геббельса, мы все же вынуждены были иногда преодолевать серьезное сопротивление врага. Наши солдаты рвались в бой. При столкновениях с фашистскими войсками они проявляли храбрость и отвагу. Британская армия показала во время этих боев, что она способна хорошо воевать, когда ее войска воодушевлены справедливыми и гуманными целями.
Вплоть до контрнаступления Рундштедта в Арденнах, которое угрожало союзным войскам катастрофой и даже более серьезной, чем Дюнкерк, немцы еще пытались задержать наше продвижение. Однако следует отметить, что это было нашим единственным действительно крупным сражением на западном фронте. После Арденнского сражения, когда русские войска своим ударом на востоке сорвали наступление нацистов, обстановка на западном фронте резко изменилась. Войска Гитлера уже не пытались больше оказывать настоящего сопротивления нашему продвижению на восток.
Мы столкнулись с поразительным явлением. В то время как на востоке, по сообщениям даже нашей печати, гитлеровские солдаты цеплялись за каждый дюйм земли, в Западной Германии они с готовностью сдавали город за городом, провинцию за провинцией.
Капитан Эллис из 53-й дивизии и некоторые офицеры из уэльсских полков этой же дивизии рассказывали мне, как на пути к Гамбургу они готовились к серьезному сопротивлению. Затем внезапно был получен приказ прекратить все приготовления к предполагавшемуся наступлению. На следующий день стало известно, что стоявшая перед ними эсэсовская дивизия, удерживавшая этот район, отступила под покровом темноты и сдала свои позиции без боя.
Не подлежит сомнению, что между приказом прекратить приготовления к наступлению и внезапным отступлением эсэсовцев существовала определенная связь. Позже, когда та же эсэсовская дивизия почти в полном составе капитулировала и попала к нам в плен, ее офицерам был оказан сердечный прием.
В апреле 1945 года, когда штаб 21-й армейской группы был расположен в лесу у города Зюхтельна, мы часто видели, как многие высшие нацистские офицеры, в том числе даже генералы СС, приходили к нашему начальнику штаба в его кабинет. Нам, английским офицерам и солдатам, было даже рекомендовано приветствовать нацистских генералов при встрече с ними.
Многие английские офицеры и солдаты выказывали недовольство по поводу таких визитов. Но однажды полковник Орр, бывший в то время моим начальником, ответил на наши протесты следующим циничным заявлением:
– Устав нашей армии приказывает нам оказывать почести побежденному врагу, а кроме того опыт этих нацистских генералов в один прекрасный день может нам пригодиться.
Против кого и ради кого мы воюем?
После высадки на европейском континенте и по мере продвижения союзных войск в глубь вражеской территории все большую остроту приобретал вопрос о послевоенных планах союзников в отношении Германии. Отзвуки тех политических споров, которые происходили в то время по этому вопросу в Англии, проникали также и в армию и не могли не явиться пищей для размышлений всех мыслящих людей.
К концу войны английское общественное мнение разделилось в этом вопросе на два основных течения.
Первое из них было представлено лордом Ванситтартом – одним из наиболее консервативных и антисоветски настроенных английских политических деятелей. Идеи Ванситтарта оказали огромное влияние на армию, привлекая многих солдат и офицеров своим мнимым «радикализмом». Одна из теорий Ванситтарта проповедовала уничтожение немецкой нации.
Он считал, что после поражения Германии не следует создавать в стране никакого правительства. Он призывал разделить Европу на несколько федераций, которые должны были, по его замыслам, играть роль барьера против большевизма.
Второе течение было представлено ведущими английскими газетами и журналами: «Таймс», «Экономист», «Обсервер» и другими. Эти органы печати систематически выступали в течение 1944 года за сохранение германского экономического (а следовательно, и военного) потенциала, против передачи Польше земель, расположенных к востоку от линии Одер – Нейссе, против «чрезмерных» репараций и т. д.
Сначала мне показалось, что между взглядами Ванситтарта и «прогерманцев» существовала непроходимая пропасть. Но вскоре я понял, что это лишь видимость. В действительности «теория» уничтожения Германии как самостоятельного государства и порабощения германского населения прекрасно сочеталась с «теорией» восстановления военного потенциала Германии, спасения германских промышленников и отказа от возмещения немцами военных убытков. Это были лишь разные стороны одной и той же медали.
Перед нами возникали вопросы: какие же цели мы будем осуществлять в Германии? на какие силы там мы будем опираться? как нужно обращаться с немцами и как наше правительство намерено поступить с Германией?
Мы не знали правильного ответа на эти вопросы. Вскоре Потсдам дал ответ на многие из них. «Большая тройка» договорилась о ликвидации тех сил, которые вызвали к жизни нацизм и развязали Вторую мировую войну. Нам это было понятно. Но что означало «денацифицировать Германию»? Это означало лишить власти монополистов и юнкеров, которые были оплотом нацизма. Но у них оказались очень влиятельные друзья в Англии и особенно в США. Эти их друзья были настолько влиятельны, что они просто-напросто не позволили этого сделать. Месяцы, последовавшие за Потсдамом, показали, что политику в Западной Германии определяли американские и английские друзья гитлеровских промышленников и генералов.
