— Гаити. Индейцы-таины из племени араваков называли свой остров «Гаити» — «Горная страна».
— А откуда вы знаете?
— Поднабрался от своего приятеля-индейца, — снова встрял неуемный коадьютор. — Водитесь со всякой швалью, а ведь с виду дворянин.
— Я действительно дворянин, — доброжелательно улыбнулся Амбулен. — Но я рано осиротел и мне пришлось самому добывать себе хлеб. С юности я питал слабость к наукам и избрал для себя медицину.
Мадам Аделаида вздрогнула и еще внимательнее всмотрелась в лицо молодого мужчины.
— Это благородное поприще, — кивнула Элейна. — Моя няня тоже разбиралась в медицине и все лечила меня от детских хворей.
— Знаю я эти лекарства: пичкала тебя шоколатом да взбитыми яйцами с медом, проворчал Абрабанель. — Едва не испортила малютке желудок! От этого у нее всегда был такой понос!
— Ну папа!.. — Элейна покраснела до кончиков ушей и отвернулась.
Ришери захохотал и невольно посмотрел на мадам, а мадам Аделаида соизволила улыбнуться. «Седьмой, — отметила она. Он посмотрел на меня седьмой раз с той ночи. Что ж, дождемся десятки и пойдем в наступление!»
— Сколько нам еще осталось, не соизволите ли сказать? — Абрабанель обернулся к женщине.
— Два перехода. Завтра к вечеру мы должны быть на месте.
— Но где это место?
— Чуть западнее, — ответила Аделаида и ослепительно улыбнулась.
— Хватит болтать, привал на заходе солнца, — вдруг скомандовал капитан Ришери, и вскоре уже цепочка людей снова медленно потянулась в горы.
После нападения оживших мертвецов отряд сильно поредел и теперь едва насчитывал около полутора дюжин человек. Что они будут делать с сокровищами, старались не думать. Главное было теперь только одно — найти их.
* * *
Два десятка рабов, матросы с «Азалии», рота испанских солдат под предводительством дона Фернандо Диаса и его племянник достигли перевала через хребет и разбили лагерь. Перевал оказался узкой тропой между скалами, и навьюченный мул мог протиснуться туда с большим трудом. Они шли по следам капитана Ришери и его отряда, останавливаясь только для ночлега и в полдень, — следов было много, они были свежими, и очень скоро дон Фернандо должен был их догнать.
* * *
На закате измученные люди Кроуфорда ступили на плоскогорье, заросшее низким кустарником, соснами и священным деревом мапу и обозначенное сэром Уолтером на карте черепом и двумя скрещенными костями под ним. «Веселый Роджер» скалил в усмешке провал рта — символ пиратов всех морей знаменовал собой место, где любимец Елизаветы, подчиняясь какой-то безумной прихоти, спрятал индейское золото, добытое им в дебрях Новой Гвианы. Здесь, как указывала карта, в разломах известняковых скал, нависших над плоскогорьем справа от тропы, следовало искать приваленную камнями пещеру, в которой прямо на поверхности лежали сундуки, набитые золотыми идолами, ритуальными дисками и посмертными масками касиков, цивилизацию которых испанцы некогда стерли с лица земли. Плоскогорье, как оказалось потом, было, словно гигантским ножом, разрезано надвое горной рекой, которая, пересекая его с юго-востока на северо-запад, низвергалась вниз величественным водопадом, образуя внизу, в ущелье, на расстоянии около семидесяти футов, небольшое похожее на чашу озерцо, вода в котором казалась черной то ли от глубины, то ли от странного цвета окружающих его камней. Из озерца река вновь вытекала, но уже более спокойно и катила свои воды дальше, теряясь среди деревьев небольшой равнины, замкнутой крутыми скалами в кольцо. Тишина этого места нарушалась лишь грохотом водопада, шум от которого ветер сносил прямо на скалы, да жужжанием каких-то насекомых, которых потревожил шагающий по жесткой траве отряд. Небо казалось близким-близким, и Уильям, оглянувшись, ощутил странную пустоту, которая вдруг напомнила ему просторы холмов Англии.
Какое-то безумное веселье, невиданный прилив энергии вдруг подхватил людей; казалось, сама мысль о близости колоссального богатства вдохнула в них новые силы, укрепила дрожащие мышцы, согрела уставшие сердца. Громко смеясь и перекрикиваясь, люди бежали к пещерам в скалах, зияющие пасти которых были видны издалека.
Только два негра вдруг замедлили ход и, чертя в воздухе различные охраняющие знаки, нерешительно двигались за белыми. Черные лица их посерели как пепел, и, громко вопя, они указывали на что-то пальцами.
Кроуфорд вдруг замедлил шаг и, обернувшись, всмотрелся туда, куда указывали дикари.
Высоко над их головами, прямо на скале, то ли копотью от факелов, то ли еще какой-то загадочной смесью золы и глины был нарисован крест в виде огромного якоря.
— Вот она, Скала Последней Надежды, — прошептал он, и странный холодок пробежал у него по спине.
— Масса, здесь жил белый, здесь он умер. Мы дальше не ходить, мы ждать здесь, — затараторили негры, отчаянно маша руками и притоптывая босыми ногами.
— Ищите вход под знаком! — закричал Кроуфорд.
Неожиданный порыв ветра вдруг с силой пронесся над плоскогорьем, и откуда-то послышался резкий и печальный звон колокола.
Семеро человек застыли как один и молча переглянулись.
Снова послышался звон — будто на кладбищенской колокольне звонил пономарь.
Негры в ужасе обхватили головы руками и попадали на колени.
* * *
Воздух в пещере был сухой и прохладный, видно, она имела и другие выходы наружу. Пол ее был покрыт мелким камнем, в стенах кем-то вырублены ниши, похожие не то на сиденья, не то на матросские рундуки. Над каждым проемом тем же способом, что и на скале, был начертан крест в виде якоря.
— Отличные полки для наших сундуков, — громко сказал Потрошитель, — только что-то я их не вижу.
Кроуфорд подошел поближе к одной из стен и поднял факел над головой. На мягком, слегка закопченном белесом камне были старательно высечены слова на латыни:
«Именем Христа! Ты, кто пришел сюда после нас, знай, что здесь нашли приют и последнее упокоение те, кого милостивый Господь сподобил понести тяжкий крест болезни во искупление грехов и очищение сердец. Ныне, накануне Успения Божьей Матери лета 1640, я, милостью Божьей, последний из пришедших сюда пятьдесят лет назад людей, начинаю свой труд, чтобы сохранить для потомков память о тех, кто нес скорби и молитвенный труд здесь, на далекой земле Санто-Доминго, или Гаити, во Славу Имени Божьего и во освящение этой языческой земли.
В лето 1590 года шхуна “Кэтти Сарк” высадила сюда людей, принявших на себя монашеские обеты, после того как их поразила проказа. Мы решили покинуть родную Англию и отправились сюда на купленном мной, смиренным священником и монахом Патриком, в миру сэром Кристофером Уолсингемом, судне, для того чтобы, уйдя от мира, приносить в тиши и безмолвии Бескровную Жертву нашего Господа и молиться о спасении всего мира и всех христиан, ибо гонения на нашу святую веру сделались повсеместны и нетерпимы.
