— Вы что-нибудь поняли из этой тарабарщины? — Уильям оглянулся на капитана и Кроуфорда.
— Я полагаю, — сказал капитан Ивлин, вытаскивая трубку изо рта, — что когда-то там было селение белых. Может, они были чем-то больны, поэтому были вынуждены уйти так далеко от всех. Но они поддерживали отношения с беглыми рабами и помогали им. Плантаторы боялись заразы — и рабы пользовались этим. Больше я не понял ничего, — капитан снова сунул трубку в рот и выпустил дымное колечко в небо.
— А я понял, что кто-то обитал прямо рядом с кладом и, возможно, охранял его. Но не воспользовался ли этот кто-то золотом раньше нас? — Кроуфорд скрипнул зубами от боли и попытался дотянуться до пищи.
Потрошитель заметил это и ножом подвинул еду своему капитану.
— А я ничего не понял, — сказал Уильям. — Наверное, я начисто лишен абстрактного ума и воображения — мне трудно превратить эту абракадабру в связный рассказ. Значит, у меня Аристотелево мышление, а не Платоново, — присовокупил Уильям и рассмеялся.
— Ну хоть какое-то есть, — буркнул Кроуфорд. — Я и этого-то не замечал.
— Свистать всех наверх! — квартирмейстер оглянулся, и все потянулись к трапезе.
* * *
Днем 18 декабря отряд капитана Ришери добрался до наивысшей точки перевала, находившейся на высоте двух тысяч футов. Они очутились на небольшом плоскогорье, откуда открывался обширный вид. Где-то на юго-востоке сияли отраженным солнцем вершины хребта, пустынные и безжизненные, столь высокие, что на них даже в этих тропических широтах изредка выпадал снег, а на северо-западе высились горы поменьше, изрезанные глубокими ущельями и безымянными бурными реками, склоны которых поросли до самых вершин одинокими соснами и мелким кустарником. Далеко позади них остались зеленеющие пространства гилеи — ее плодородные земли, высокие леса. Этот край имел первобытный вид. Здесь природа еще владычествовала над своими творениями — над водами рек, над огромными соснами и дубами, незнакомыми с топором, и буканьеры, которым не на кого было здесь охотиться, пока не решались вступать с ней в борьбу. Казалось, что этот хребет отделяет друг от друга две различные страны, одна из которых сохранила первобытную дикость. Солнце стояло высоко над головой, и его лучи, прорываясь сквозь мрачные, разорванные ветром облака, оживляли краски безлюдного края. Южная часть острова, заслоненная горами, терялась в смутной мгле, и там, казалось, наступал преждевременный вечер. Зрители, стоявшие между двумя резко отличавшимися друг от друга областями, живо почувствовали этот контраст и с некоторым волнением смотрели на простиравшийся перед ними почти неведомый край, через который им предстояло пробираться до затерянного среди гор плато, раскинувшегося у подножия Скалы Последней Надежды.
Еще несколько дней назад путешественникам пришлось спешиться и вести лошадей в поводу. Горная тропа, вернее ее видимость, была настолько плоха, что бедные животные ежесекундно рисковали сломать себе ноги. Не лучше было и людям, которым пришлось скакать по склонам, как местным агути. Однажды Ришери указал пальцем на жесткую притоптанную траву и сказал:
— Видите, они идут впереди. Обгоняют нас на день.
— Это все из-за вас, — немедленно встрял потный Абрабанель и утер шею грязным батистовым платком. — Все из-за вас и вашей безалаберности. Вы позволили удрать этому висельнику, вы проворонили нападение маронов, вы допустили, что нас едва не разорвали эти ходячие покойники, — коадьютер, сопя, привалился к камню и злобно посмотрел на Ришери.
— Отец, нам всем трудно, но скоро наше приключение закончится… — подала голос Элейна, которой по примеру мадам Аделаиды тоже пришлось облачиться в мужскую одежду. Но если мадам Аделаида была одета в платье, сшитое по ее мерке на заказ, то на Элейне были запасные штаны из гардероба капитана Ришери, так как в одеяниях своих рослых соотечественников она рисковала заблудиться, а папенькины можно было обернуть вокруг нее три раза. Кафтан ей ссудил Ван Дер Фельд, шляпу еще кто-то: надевать одежду с трупа девушка решительно отказалась и ее поделили между собой оставшиеся в живых солдаты.
— А ты вообще молчи, блудная дщерь! — вскричал господин Абрабанель. — Если бы не твое безрассудство, мы бы сейчас не тащились по камням, а…
— Интересно, откуда бы взялась удобная дорога? — заметил месье Амбулен и приподнял брови, изображая удивление.
Он-то был довольнее всех. Индеец, черт его возьми, пропал; письмо духовника короля у него в кармане, Ришери, если не хочет прослыть изменником и попасть под суд, должен ему подчиниться. Значит, сокровища достанутся Ордену. «Quod erat demonstrandum»
[26] — что и требовалось доказать.
Против обыкновения мадам Аделаида не приняла участия в назревающей перепалке. Воспользовавшись минутной передышкой, она присела на камень и углубилась в собственные размышления. Следы стоянки Кроуфорда укрепляли в ней надежду на счастливый исход. В любом случае он жив, значит, вместе они что-нибудь придумают. Главное — перетащить на свою сторону Ришери и избавиться от свалившегося на голову иезуита. Не успели избавиться от одного, и на тебе — другой. Но ведет он себя весьма самоуверенно. Неужели он здесь не один? Но кто еще? Или он успел переправить записку в миссию? Проклятие! Она краем глаза следила за Амбуленом, пытаясь прочесть его мысли по выражению лица. А выражение, прямо скажем, было простым и безмятежным до омерзения.
«Вот дрянь, — подумала Лукреция. — Прикидывается овцой. Но я-то знаю, где пасут таких ягняток. Клыки у них почище волчьих, а лапки заканчиваются коготками. Неужели Кольбер настолько плох, что наш иезуитский падре ла Шез
[27] переупрямил его? Нет, не может быть. Король всегда стремился ограничить власть Ватикана во Франции. Но теперешняя “мадам сегодняшнего дня”
[28] — истовая католичка… Неужели есть новые указания, более весомые, чем слово Кольбера?» — и Лукреция снова испытующе посмотрела на Амбулена из-под полуопущенных ресниц. На кону стоял не просто успех ее предприятия — на кон ставили ее жизнь.
— Если бы мне посчастливилось объяснять его светлости морскому министру месье Кольберу, как выглядит Эспаньола, то я, скорее всего, взял бы кусок бумаги, смял его и, положив на стол, сказал: «Вот, ваша светлость, как выглядит ваша колония», — шевалье Ришери вздохнул и оглядел свой пыльный и местами рваный костюм. — Но, боюсь, мне может не посчастливиться…
— Да, это вы, месье, отлично придумали, — рассмеялся Амбулен. — Когда я увидел громаду гор, словно вертикально поднимающихся со дна моря, то сразу оценил название этого острова, данное ему местными индейцами.
— И что же это за название? — спросила Элейна, которой чем-то нравился этот простодушный молодой врач, манерами и прямотой напоминающий ей Харта.
