Едва они успели отойти от кромки воды, как небо разверзлось с такой силой, что оба от испуга присели, огромная молния пронзила небо и степь и… врезалась в стоящий у берега драккар. Вмиг на нем полыхнуло все – палуба, спящие на ней варяги, сложенные вещи. Одновременно с оглушительным грохотом послышался нечеловеческий вопль. Но ни Раголд, ни Хорень не смогли даже броситься на помощь товарищам, вторая молния ударила неподалеку, и они оба упали на траву, закрыв головы руками. Грохотало со страшной силой, когда все-таки удалось открыть глаза, драккар Раголда пылал, как погребальный костер. Сам оглушенный Раголд лежал без признаков жизни, Хорень сначала решил, что и его поразил гневный Перун, но варяг дышал. Ладожанин попытался пробиться к горящему драккару, на котором почему-то полыхало почти все, горела даже вода вокруг лодьи. Такого Хорень никогда не видывал. Ветер усилился, пламя оглушительно ревело, унося со своими искрами и души отошедших в мир иной варягов. Хорень упал на землю и сидел, бессмысленно уставившись на горящую лодью. Захваченный сумасшедшей стихией пламени, он даже не думал, что они с Раголдом остались одни посреди степи.
Наконец начался ливень, но он уже не мог помочь погибшим, зато привел в чувство Раголда. Тот приподнялся, а увидев, что осталось от его драккара и его людей, снова рухнул. Когда через какое-то время Раголд смог добраться до безучастно сидевшего на берегу Хореня, ливень уже потушил остатки драккара, но, несмотря на потоки воды, нестерпимо воняло паленой шерстью и костями. Для Раголда это был привычный запах, варягов провожают в последний путь погребальным костром. Да и славян тоже. Только на сей раз погребальный костер сложила сама природа.
Они не помнили, сколько просидели так, на востоке уже занимался рассвет, когда Раголд, не выдержав, снова упал лицом вниз в мокрую траву.
Отшумела гроза, большая темная туча, волоча за собой хвост дождя, уползла за лес, на горизонте выглянуло солнце, бросило в разрывы облаков сноп ярких лучей, взорвало вокруг тысячи маленьких ослепительных брызг – над рекой выгнула дугу многоцветная красавица радуга. Мост с одного берега реки на другой вышел загляденье, застыл Хорень от такой красоты. Потом ткнул в бок Раголда:
– Гляди! Вот красотища-то!
Ослабший от ночного кошмара и продрогший купец спал, зарывшись лицом в свой плащ. Но когда Хорень его толкнул, сразу вскинулся испуганно:
– А?!
– Экой ты пугливый! Смотри, радуга какая!
– Тьфу ты! – Дальше купец уже ругался на Хореня по-своему, по-свейски. Почему-то ладожанину стало от этого смешно, в другое время не простил бы обиды. Но сейчас он понимал Раголда, тот ведь за грозу лишился всего враз. Остался гол, как и сам Хорень.
Сел Раголд, уставился, только не на радугу, а на остатки своей лодьи, что у берега так и болтала вода. Посидел чуть и вдруг рванул к ним, точно кого живого увидал. Хорень за ним, побоялся, что рехнулся купец. Нет, глаза нормальные, только лицо все грязное да измученное. Когда к берегу подбежали, Хорень понял, о чем тот подумал. Сундуки, что на дне стояли, хоть и промокли, а уцелели. Огонь их почти не попортил! И про то, что в сундуках, Хорень тоже вспомнил, там самые дорогие вещи лежали – серебро, да злато, да стекло заморское. Вдвоем они таскали тяжеленные сундуки на берег, стараясь убрать подале от воды. Четыре сундука уцелели, не нищий теперь Раголд, да только как их открыть, добро куда деть?
Оба обессиленные, привалились спинами к пузатым бокам, обхваченным вокруг железными полосами, тяжело дышали от непосильного труда, все же вдвоем тащили то, что четверо варягов с трудом поднимали. Посидели, посопели молча, потянулся Раголд к замку, открыть бы да проверить, цело ли что там. Только и замок на славу сделан, не разобьешь его. Тут услышал Хорень, как Раголд хохочет! Пригляделся к купцу, никак все же рехнулся? Нет, веселится от души!
– Мы с тобой, Хорень, богатые, здесь не только мое злато, но и персида того. У него много больше моего было.
Нахмурился Хорень, что им сейчас то злато, ежели они одни в чистом поле? Налетит кто, и не посмотрят, чье оно, самих в полон заберут, а сундуки размечут и злато себе возьмут. А Раголд продолжает:
– Только что мы на него сейчас купить сможем? А? И с собой не унесешь никуда…
Понял Хорень, что за смех у норманна, тоже усмехнулся:
– Нам сейчас самое время думать, как бы самим добычей не стать. Пусть себе злато берут, лишь бы не в рабство, а то нам и голова не понадобится, не то что дорогие вещи…
– И я про это, – вздохнул Раголд.
Забрали их купцы, проплывавшие мимо. Раголд обещал им за спасение половину спасенного добра. Конечно, запросто могли и их отправить рыбам на прокорм, и сундуки просто так себе взять, но ничего дурного не случилось.
На Ильмене Раголд, не скупясь, отдал Нереву с товарищами два сундука из четырех, какие сами выбрали, что там, не сказал, отговорился, что ключи-то утеряны. Мол, потом разобьете, а лучше ключи подберете и откроете. Те выбрали сундуки побогаче видом да побольше весом. Знал Хорень, что ошибаются купцы, в тех сундуках как раз Раголдово было, а в двух других – персидское. Восточный купец хитер, не стал серебром свои короба оковывать, видать, не впервой разбою подвергался, скромные у него сундуки были, да и весили не так чтоб очень.
Как расплатились, встал вопрос, куда самим-то деваться, не ночевать же на коробах посреди торжища. Хорень вспомнил про родича, что на дальнем конце жил, можно бы к нему, да только живой ли, на месте ли? А как тащить добро? Раголд усмехнулся, достал из-за пазухи кошель, что спрятать умудрился, дал мужикам на пристани две монеты серебряных, те доперли короба к дому. Повезло, родич оказался там, согласился приютить на нужное время.
Уже у Ильменя задал Хорень давно интересовавший его вопрос. Даже при Перуновом гневе никогда он не видел, чтоб вот так загоралось, как на реке, ведь даже вода горела! Перед глазами Хореня всплывала картина лодьи, объятой пламенем, мечущегося варяга, на котором полыхала одежда, и огонь, почему-то потоком стекающий с досок палубы вниз… Иногда даже ночью просыпался в холодном поту от такого видения. Решил спросить у Раголда, не видел ли тот этот ужас, хотя и сомневался, что тот вообще что-то видел.
В ответ купец повел себя странно, едва ли не зажал рот приятелю:
– Тс-с! Не болтай про то никому.
– Почему? – удивился Хорень. – Знаешь что?
Раголд кивнул:
– На лодье были горшки с греческим огнем.
– С чем?
– Есть у греков хитрость такая, горит даже в воде. Мы с этим персидом тайно вывезли через хазар четыре горшка. Они лежали у мачты в корзине, словно бы с персидскими снадобьями.
– Ну и что? – все-таки не понял Хорень. – Что за огонь, говори ты толком.
– Горит даже в воде, нет от него спасения. Греки не один корабль с его помощью сожгли. А в ветрило Перунова стрела попала, от которой и так все загорается… – со вздохом добавил купец.
