— Что за дьявольщина! — вскричал Мишель. — Значит, все мои нынешние идеи невыполнимы. Идеи, достойные Мастона! Кстати, я уверен, что если мы не вернемся на Землю, то Мастон непременно навестит нас на Луне!
— Не сомневаюсь в этом, — горячо подтвердил Барбикен. — Он верный и смелый товарищ. Да к тому же это и не так уж трудно! Колумбиада прочно врыта в землю Флориды! Хлопка и азотной кислоты для пироксилина хватит! Луна снова пересечет зенит Флориды! Через восемнадцать лет она будет в точности в той же самой точке, что и сейчас.
— Ну еще бы, — вторил Мишель, — Мастон, конечно, навестит нас, а с ним и наши друзья: Эльфистон, Бломсбери, все члены «Пушечного клуба»… Ну и устроим же мы им прием! А там, глядишь, между Луной и Землей установятся уже регулярные рейсы поездов и снарядов! Ура Мастону!
Если уважаемый Мастон и не был в состоянии расслышать эти «ура», выкрикиваемые в его честь, то в ушах у него звенело наверняка. Что-то поделывал он в это время? Стоял, бедняга, на своем наблюдательном посту в Скалистых горах, на астрономической станции Лонгспика, и старался разыскать в беспредельном пространстве снаряд колумбиады. Если он думал в эту минуту о своих дорогих друзьях, то надо сказать, что и они не оставались в долгу, и под влиянием какого-то странного возбуждения все их лучшие мысли к чувства были связаны с ним.
Чем же, однако, объяснялось это усиливавшееся с — каждой минутой возбуждение пассажиров снаряда? Лица их раскраснелись, точно они сидели перед раскаленной печью: дыхание сделалось бурным: легкие работали как кузнечные мехи; глаза горели, голоса звучали оглушительно громко; каждое слово вылетало из их уст как пробка из бутылки шампанского. Их жесты стали беспокойными, им не хватало места, чтобы развернуться, и, что всего удивительнее, они даже не замечали своего странного нервного возбуждения. Однако они были трезвы, это не подлежало никакому сомнению. Следовало ли приписать это странное мозговое возбуждение необычайной обстановке, близости ночного светила, от которого их отделяло всего несколько часов пути, или таинственному влиянию Луны на их нервную систему?
— А теперь, — резко произнес Николь, — раз не известно, возвратимся ли мы с Луны, я хочу знать, что мы станем на ней делать.
— Что мы станем делать? — воскликнул Барбикен, грозно топая ногой, словно он находился в фехтовальном зале. — Я этого и знать не хочу!
— Ах, ты не знаешь? — взревел Мишель, и его крик вызвал громкое эхо в снаряде.
— Нисколько об этом не забочусь! — в унисон ему кричал Барбикен.
— А я знаю! — воскликнул Мишель.
— Ну и скажи! — завопил Николь, который тоже не в состоянии был сдерживать раскаты своего голоса.
— Захочу — скажу! — ответил Мишель, резко хватая товарища за руку.
— Говори сию минуту, — гремел Барбикен, сверкая глазами и грозя кулаком. — Ты увлек нас в это безумное путешествие, и мы желаем, наконец, знать зачем!
— Да, — заорал Николь, — если я не знаю, куда иду, то хочу знать, зачем я иду!
— Зачем! — вскричал Мишель, подпрыгивая на целый метр. — Ты хочешь знать зачем? Затем, чтобы именем Соединенных Штатов завладеть Луной! Чтобы присоединить к Союзу сороковой штат! Чтобы колонизовать Луну, обработать ее, заселить, насадить там все чудеса науки, искусства и техники! Чтобы цивилизовать селенитов, если они только уже не цивилизованнее нас, и, наконец, провозгласить у них республику, если они еще не. догадались сделать это сами!
— Да существуют ли еще на Луне эти селениты? — зарычал Николь, которым под влиянием непонятного опьянения словно овладел дух противоречия.
— Кто говорит, что селенитов нет? — угрожающе завопил Мишель.
— Я! — проревел в ответ Николь.
— Капитан! Посмей только повторить эту дерзость, и я заткну тебе глотку!
Противники готовы были кинуться с кулаками друг, на друга, и нелепый спор грозил превратиться в побоище, если бы Барбикен, подскочив, не бросился их разнимать.
— Стойте, безумные! — крикнул он, разводя Николя и Мишеля. — Если селенитов нет, мы обойдемся и без них.
— Ну конечно, — орал Мишель, уже позабыв все свои предшествующие утверждения. — Мы можем обойтись и без них!
— На черта нам селениты!.. Долой селенитов!
— Луна будет наша! — кричал Николь.
— Мы втроем провозгласим республику!
— Я буду конгрессом! — вопил Мишель.
— А я сенатом! — орал Николь.
— А Барбикен президентом! — рычал Мишель.
— Президент должен быть избран народом! — крикнул Барбикен.
— Президент будет избираться конгрессом, — завопил Мишель. — А так как я и есть конгресс, то я едино-гласно избираю тебя президентом!
— Ура! Ура! Да здравствует президент Барбикен! — кричал Николь.
— Гип-гип, ура! — подхватил Мишель Ардан. Затем «президент» вместе с «сенатом» громовыми голосами затянули популярную песенку «Янки дудл», а конгресс вторил им, распевая в басовом регистре «Марсельезу».
Тут началась такая безудержная пляска, с исступленными жестами, дикими конвульсиями и клоунскими кульбитами, что Диана, присоединившись к этой вакханалии, неистово завыла и подпрыгнула к самому своду снаряда. Оттуда послышалось непонятное хлопанье крыльев и необычайно звонкий петушиный крик.
Пять или шесть кур, как обезумевшие летучие мыши, взлетели под потолок, ударяясь с размаху о стенки снаряда.
Тут путешественники пришли в состояние полного опьянения. Непонятно почему, воздух обжигал им легкие и дыхательное горло. Наконец в беспамятстве они замертво упали на дно снаряда.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. На расстоянии 78 114 лье от Земли
Что же случилось? Что было причиной такого странного опьянения, грозившего, может быть, гибельными последствиями?
Причиной была ошибка забывчивого Мишеля, которую Николь, к счастью, вовремя заметил и успел исправить.
После полного изнеможения, продолжавшегося несколько минут, капитан очнулся раньше других и постарался привести в порядок свои мысли.
Несмотря на то что он позавтракал всего лишь два часа тому назад, он чувствовал такой мучительный голод, точно не ел несколько дней. Весь его организм, от желудка до мозга, находился в высшей степени возбуждения.
Он поднялся на ноги и потребовал у Мишеля дополнительного завтрака, но обессиленный Мишель ничего не мог ответить. Тогда Николь решил сам заварить побольше чаю, чтобы запить дюжину сандвичей. Прежде всего, разумеется, потребовался огонь, и Николь чиркнул спичкой.
Каково же было его изумление, когда серная спичка вспыхнула таким ярким огнем, что глазам стало больно. Из газового рожка, к которому Николь поднес спичку, вырвалось пламя яркое и ослепительное, как поток электрического света.
