Дьявол не спит. Помни, Ганелон, помни.
Брат Одо сказал: завяжи в пояс обломок резной пластинки, найденной тобою в траве на склоне горы, возвышающейся над замком Процинта, и спрячь под плащом узкий кинжал. Вот тебе такой кинжал, брат Ганелон, сказал брат Одо. В Италии такие кинжалы называют милосердниками. Ими добивают латников, израненных на поле боя. Узкое лезвие легко входит в любую щель металлических лат. Пусть этот милосердник всегда будет у тебя за поясом.
«А если, имея кинжал, я захочу убить старика-еретика или других еретиков, если они там будут?» – спросил Ганелон.
И брат Одо ответил: «Что бы ты ни делал, твоей рукой будет водить Господь».
И добавил: «Помни, брат Ганелон, главное – это книги. Внимательно и терпеливо ищи тайные старинные книги, обещающие твоей госпоже свободу. Эти старинные книги должны принадлежать Святой римской церкви. Эти книги опасны, если находятся в частных руках».
Смеркалось, но брат Одо оказался прав: нужный дом Ганелон узнал по запаху.
Отправляя Ганелона на поиск, брат Одо сказал: ты, наверное, легко найдешь нужный дом. Он, наверное, будет окружен необычными запахами, а над каминной трубой дома будет виться негустой дымок. Он всегда вьется там над трубой. Ты войдешь в дом, брат Ганелон, и спустишься в подвал. И да будет с тобой Господь!
«Бедный Моньо, бедный Монашек…» – так шептала Амансульта, наклонившись над Ганелоном на склоне горы, возвышающейся над замком Процинта. Но без всякого сожаления оставила его умирать на пустом склоне.
Но Ганелон не умер. В смутной памяти остался негромкий голос, повторяющий одни и те же слова, и запомнились холодные тонкие пальцы, которыми Амансульта прикасалась к его уже умирающему, но так и не умершему телу.
А еще в смутной памяти Ганелона осталась некая тайна, которую, правда, он додумал гораздо позже, но додумал сам, часто и внимательно беседуя со своим наставником братом Одо.
Всем известно, что юная владелица замка Процинта неожиданно стала богатой.
У юной Амансульты, прозванной Кастеллоза, всегда в отчаянии воевавшей с соседями, вдруг появилось много золота. Она расширила свои земли и укрепила замок Процинта. Она выкупила из плена отца. Но золото Амансульты было нечисто. Об этом можно судить хотя бы по тому, что первое, что сделал барон Теодульф, вернувшийся наконец в свой родовой замок, – он подверг жестокому набегу деревеньки некоторых близких соседей, которые в его отсутствие пытались обижать его дочь, и даже попытался взять штурмом монастырь в Барре. К счастью, Господь обиделся и не дал удачи богохульнику – братия отстояла монастырь. От того великим гневом пылал единственный глаз барона, – правый глаз барон потерял в неволе. Вырвите дерзкому латинянину левый глаз, приказал тогда агарянам некто Маштуб, начальник Акры, державший барона Теодульфа в плену. Но тут же передумал: нет, не надо вырывать левый, вырвите латинянину правый глаз. Если когда-нибудь этого дерзкого и шумного латинянина действительно выкупят и он посмеет еще раз выступить в боевом строю против воинов Магомета, собственный щит будет затруднять ему обзор боя.
Золото Амансульты нечисто.
Нечисто всё окружение Амансульты.
Нечисты старинные книги, над которыми бессонно склоняется голова монаха из Барре Викентия. Целых два года после приступа болезни, овладевшей им на горе у верхних прудов, Ганелон, в назидание другим возможным ослушникам Амансульты, провел в тесном каменном закутке на втором этаже старой сторожевой башни замка Процинта. «Бедный Моньо, бедный Монашек, лучше бы ты умер, – без всякого сочувствия сказала Амансульта Ганелону, отправляя его в башню. – Ты нарушил мой запрет, ты поднялся без разрешения к верхним прудам. Я могла бы прямо сейчас отрубить тебе ступню и отправить доживать твою несчастную жизнь в отдаленную деревню, но прежде ты никогда не совершал подобных проступков, был послушен, поэтому я не буду сердиться на тебя. Ты просто сгниешь в каменном закутке, если я не захочу чего-нибудь другого».
За два года, проведенных во тьме и в сырости, Ганелон на ощупь изучил каждый камень, каждую доску, каждую щель своей темницы. Он ничего не видел во тьме, но многое слышал: плач осеннего дождя за стенами, свист зимнего ветра, веселое перестукивание апрельской капели, звон ручья, подмывающего башню, дальние раскаты грома, тонкий писк крыс, какие-то неопределенные шорохи.
Мучаясь бессонницей, он видел вдруг обнаженную Амансульту.
Но взгляд его искал не отметку дьявола под левой ее грудью, а саму грудь.
Перивлепт. Восхитительная. Конечно, так Ганелону подсказывал дьявол. И Ганелон неустанно читал молитвы на нескольких языках, зная, что Бога это не оскорбит, а ему придаст уверенности. В конце второго года, изучив все, что его окружало, Ганелон с помощью божьей сумел раздвинуть голыми руками дубовые доски пола – камень в стене башни выкрошился. Сплетя веревку из разодранной на полосы одежды, Ганелон спустился в нижнее помещение башни, сложил друг на друга сваленные там дрова и вновь аккуратно сдвинул над собой тяжелые дубовые доски.
В нижнем помещении башни царили тишина и пыль, а массивная дубовая дверь была надежно заперта снаружи. Обдумав свои возможности, Ганелон понял, что самому ему из башни не выйти и решил умереть здесь. Но прошло некоторое время, и он вдруг услышал крики над головой: стража хватилась узника. «Святой Леонард, покровитель узников, помог несчастному Ганелону!» – кричали одни. Другие в ярости возражали: «Этого нечестивого унес дьявол!»
«Бедный Моньо, бедный Монашек…» – так шепнула старая служанка Хильдегунда, однажды, через несколько дней после исчезновения Ганелона, поборовшая темный страх и заглянувшая в башню. «Бедный Моньо, бедный Монашек… – дрожащим голосом шепнула она во тьму, открыв тяжелую дверь. – Я не вижу тебя в темноте, но я знаю, я чувствую, что ты здесь. Господь научил меня помочь тебе, он не хочет твоей гибели, Ганелон. Я открыла дверь. Люди спят, нигде нет охраны. Выходи, бедный Моньо, и я снова запру за тобой дверь снаружи, чтобы ни один человек ни о чем таком не догадался. Люди не понимают, как ты мог уйти из запертого помещения, не открыв дверей, не пробив крыши или каменной стены, они думают, что тебя унес дьявол. Одна я догадываюсь, что ты спустился на первый этаж башни. Я не знаю, как ты это сделал, но верю, что ты это сделал. Не надо тебе больше прятаться, Ганелон. Беги. Тебя не раз спрашивал брат Одо. Он много раз приходил сюда и даже ходил вокруг башни, пока его не прогнали дружинники. Выходи из башни, Ганелон, и тропами, которые ты хорошо знаешь, иди в Барре. Там в Доме бессребреников тебя ждет брат Одо. Он всегда помнит о тебе. Он много раз пытался помочь тебе. А теперь он сможет наконец помочь тебе по-настоящему».
Два года, проведенных во тьме, многому научили Ганелона.
За два года, проведенных в башне Гонэ, он перебрал в голове все слышанное им когда-либо от Гийома-мельника, от служанок замка Процинта и от дружинников, от старой служанки Хильдегунды, а также от юной Амансульты и ее монаха-помощника из Барре. Иногда ночами он явственно слышал голос Викентия из Барре: «Я передам все тонкости логиков. Я приведу в должный порядок все доступные старинные труды. Я сохраню их дух, кропотливо заполню новыми знаниями каждую лакуну. Я дам комментарий ко всем темным местам. Я докажу, что ошибочно считать философов людьми, всегда расходящимися во мнениях. Их труд всегда свершается во славу Господа. И этот законченный свод я назову «Великим зерцалом». И пусть он отразит, как зеркало, весь мир с его божественными законами».
