– Нет, – Лидия помотала головой, на ее лице ничего не отразилось.
– А может быть – не Салтыкова-Щедрина, а Кирочная? Так называли эту улицу старожилы…
– Кирочная… – неуверенно повторила Лидия. – Какое смешное название… вы выходите на Кирочной?..
Голос ее снова стал детским, слегка шепелявым, словно во рту не хватало зубов.
– Наша остановка… Лидочка вела себя хорошо… Лидочке дадут конфету…
Она снова вздрогнула, словно пробудившись ото сна, и виновато взглянула на Старыгина.
– Не понимаю, что такое сегодня на меня находит… какие-то неясные картины вдруг встают перед глазами… как будто обрывки снов…
– Может быть, к вам постепенно возвращается память? – предположил Старыгин.
– Не знаю, хочу ли я этого… – Лидия на мгновение прикрыла глаза, потом снова взглянула на картину:
– Нет, наверное, нельзя прятаться от себя самой… нужно вспомнить все, нужно открыть глаза, нужно понять… что это за адрес – тот, что вы сейчас назвали?
– Это адрес той квартиры, где находилась эта картина, прежде чем попала в Эрмитаж.
– Может быть, нам с вами стоит пойти туда? – предложила Лидия. – Может быть, на месте я вспомню больше?
– Я сам хотел вам предложить именно это!.. – проговорил Старыгин.
Вера Антоновна прождала прихода Старыгина все утро. Потом отвлеклась на дела, которых за время ее горестного бездействия накопилось великое множество, и спохватилась только после обеда, что не знает номера его мобильника. Ей не хотелось откладывать разговор с ним на завтра – ведь он же сказал, что будет благодарен за любые сведения о происхождении картины. А тут появилась возможность найти человека, который в свое время был близко знаком с хозяином картины, да еще сам он художник и рисовал интерьеры. Если даже у него не сохранилось тех рисунков, то он может вспомнить множество важных подробностей!
Вера с нетерпением посматривала на часы, рабочий день неумолимо подходил к концу. Тогда она решила сама найти Старыгина и отправилась к нему в мастерскую без предварительного звонка. Кроме всего прочего, ей хотелось взглянуть на картину, но она сильно сомневалась, что Старыгин позволит это сделать. Когда закончит реставрацию – пожалуйста, а в процессе работы – вряд ли. А если она явится неожиданно, он не сможет отказать.
Она свернула в нужный коридор и уже почти достигла цели своего путешествия, как вдруг услышала женский смех.
Дверь мастерской открылась, и оттуда вышла женщина. Высокая, темные гладкие волосы, стройная фигура, одета дорого и со вкусом. Сама не сознавая, что делает, Вера замедлила шаги. Следом за женщиной вышел Дмитрий Алексеевич Старыгин, очень оживленный, даже слегка суетливый. Запирая дверь мастерской, он нежно, даже интимно сжал женщине локоть. А она засмеялась – низко, воркующе. Он тоже улыбнулся и прошептал что-то на ухо своей даме.
Вера метнулась в нишу ближайшей двери, от души надеясь, что никто не выйдет и не шандарахнет ее этой дверью по затылку. И осознала свой порыв только после этого. Ей отчего-то не захотелось окликать сейчас Дмитрия Алексеевича. Эти двое были так сильно заняты друг другом… Вера представила, как она зовет Старыгина и бежит за ними по коридору – бледная, с растрепанными волосами. Сегодня на ней было все то же синее платье в горошек и темно-синий пиджак. Она сильно похудела за последнее время, и пиджак висел на ней, как на вешалке.
Старыгин, конечно, не слишком обрадуется ее появлению, а его дама взглянет пренебрежительно, сверху вниз. И хотя Вере решительно все равно, что подумает про нее эта женщина, она поговорит со Старыгиным при более удобном случае, сейчас ему явно не до нее. В конце концов, это надо ему, так пускай сам ее найдет. Ничего, не рассыплется…
Женщина впереди отняла у Старыгина свою руку и обернулась, бросив назад быстрый взгляд. Вера едва успела отпрянуть к двери, но все же оглядела ее внимательно. Темные прямые волосы, высокие скулы, твердые черты лица, а в глазах – как две молнии. И тут же все изменилось – обычный взгляд, чуть растерянный, губы сложены в полуулыбку.
Они ушли, держась за руки, а Вера все стояла у чужой двери. Лицо этой женщины на миг показалось ей знакомым, она видела что-то подобное не так давно…
– Уроборос мистагитус, – заговорил Мохаммед, – древний артефакт, может быть, самый древний и могущественный на земле. Говорят, первый уроборос изготовил сам Сатана, да будет проклято его имя во веки веков, вложив в него древнюю магию и черную злобу своего сердца. Потом ученики и слуги Сатаны создали еще несколько таких артефактов. В каждом из них содержится крупица сатанинского сердца. Говорят, опять же, что сейчас на земле имеется тринадцать уроборосов, чертова дюжина дьявольских талисманов, и каждый из них обладает удивительной властью – уроборос мистагитус превращает простые металлы в золото, возвращает молодость своему владельцу…
– Философский камень! – воскликнул Фридрих взволнованно. – Это философский камень!
– Можешь назвать его, как тебе угодно, высокоученый господин, – возразил Мохаммед, исподлобья взглянув на алхимика. – Однако цена черного артефакта слишком высока… это не то, что я приношу тебе в своей сумке, не то, за что можно заплатить герцогским золотом!
– Не беспокойся, мусульманин! – оборвал его Фридрих. – Я готов на что угодно, готов заложить душу дьяволу, чтобы получить древний артефакт!
– Ты сам не знаешь, о чем говоришь, добрый господин! В этом ломбарде залогов не возвращают! Заплатив за уроборос своей душой, ты уже не сможешь расторгнуть сделку!
– Я уже сказал тебе, Мохаммед, и повторю снова – я согласен заплатить любую цену!
– Что ж, высокоученый господин, – торговец склонился еще ниже, голос его стал приторно-угодливым, – ты получишь то, о чем просишь, только запомни – все, что исходит от Сатаны, исполнено лжи и обмана… и не говори потом, что я тебя не предупреждал!
Он закинул суму со своими товарами на плечо и направился к выходу. Перед самой дверью он оглянулся и негромко проговорил:
– Жди, высокоученый господин! Сегодня, после захода солнца…
До самого вечера Фридрих не находил себе места. Он пытался есть, но еда казалась безвкусной, как жеваная бумага, а вино кислым, как уксус. Он пытался работать, но инструменты валились у него из рук, колбы разбивались, химические вещества не смешивались в ретортах, как будто утратили свои свойства. В голове у алхимика раздавался глухой тоскливый шум, сквозь который то и дело пробивался тихий злобный смех или приглушенный, презрительный голос, повторявший два слова – уроборос мистагитус…
Начало темнеть. По углам лаборатории замелькали таинственные, угрожающие тени. Вглядываясь в них, Фридрих цепенел от страха, поворачиваясь к ним спиной – чувствовал чей-то пристальный, неотступный взгляд…
Вдруг лязгнул засов на входной двери, дверь приоткрылась, и в комнату заглянул мрачный мужчина в форме герцогского гвардейца. Найдя Фридриха взглядом, гвардеец поманил его к дверям.
