Но тогда Вера еще не знала, чем все кончится. Она надеялась. А когда надежды рассыпались в прах и врачи сказали ей, что спасти мужа может только срочная операция, которую сделает замечательный хирург Аркадий Петрович Сиверцев, та самая Ирина, жена близкого друга, велела обратиться к Янине. Они живут в одном подъезде, дружат домами, Янине Сиверцев не откажет.
Все так и вышло. Вера просто заставила мужа самого позвонить Янине. Все утряслось, операция прошла удачно, но нельзя сказать, что муж стал прежним. Эти пять лет Вера с тоской убеждалась, что он отдаляется от нее и от всех, часто думает о чем-то своем, глубоко спрятанном в душе. Но все же – пять лет… Это немало.
На похороны Янина не явилась – уезжала куда-то в другой город по работе, а может, просто не захотела.
Вера пришла в себя от холода и поняла, что уже давно стоит в ванной, упираясь лбом в холодное зеркало. Завтра же нужно все тут прибрать и вымыть. А сегодня… нет, надо наконец взять себя в руки и позвонить Янине прямо сегодня, ведь она обещала Старыгину, ведь у человека вся работа встала!
Телефонная книжка сама открылась на букве «П».
Янина Пшеславская.
В трубке слышались долгие гудки, и Вера малодушно обрадовалась – возможно, Янина уехала в отпуск или по делам, и разговор можно отложить на неопределенный срок. Она уже собралась положить трубку, но тут услышала голос – холодный, слегка насмешливый.
Вера молчала, потому что горло сжал привычный спазм.
– Алло, я слушаю, говорите! – В голосе появились явные нотки недовольства.
Вера зажмурилась и бросилась в разговор, как в холодную воду.
– Это Вера Семенцова! Мне очень нужно с тобой поговорить!
– Разве мы на ты? – холодно удивилась трубка, но Вера обостренным чутьем успела отметить некоторое замешательство в голосе.
– Простите, Янина, не знаю вашего отчества. Я очень волнуюсь, поэтому допустила бестактность.
На самом деле ей стало гораздо спокойнее, и та, в трубке, сообразила, что, добиваясь официального «вы», она подчеркивает разницу в возрасте – лет семь, наверное, все же немало…
– Ты уверена, Вера, что нам нужен этот разговор? – спросила Янина чуть помягче – наверное, вспомнила все же, что три месяца назад у Веры умер муж.
Настал Верин черед усмехаться. Эта Янина, должно быть, вообразила, что Вера явится к ней выяснять отношения. Как будто сейчас это имеет какое-то значение… Как будто Вера просто умирает, как хочет узнать, как же они крутили любовь в юности, кто кого бросил и все такое прочее…
И правда, неожиданно поняла Вера, к чему теперь ее страхи и переживания. Нужно забыть все плохое и помнить только хорошее, а его было в их семейной жизни немало.
– Боюсь, что ты меня неправильно поняла, – Вера едва удержалась, чтобы не подпустить в голос ехидства, – мне нужно поговорить с тобой о деле. Видишь ли…
Далее она скороговоркой поведала Янине историю с картиной, которую пять лет назад вытащил из мусора доктор Сиверцев. Больше всего она беспокоилась, что Янина сейчас вежливо, но твердо пошлет ее подальше (какая картина, какой Сиверцев?), и тогда будет очень неудобно перед реставратором Старыгиным – она-то его обнадежила, да ничего не сделала.
Однако Янина вспомнила и доктора Сиверцева, и даже история с картиной ей была известна – что-то такое говорил Аркадий Петрович ее матери перед отъездом.
– Может быть, ты или твоя мама что-то знаете о жильцах, тех, кому эта картина принадлежала, может, вы хоть что-нибудь помните? – почти умоляла Вера. – Реставратор очень просил, там с этой картиной какая-то проблема…
– Мама сейчас в отъезде, у сестры под Москвой на все лето… – ответила Янина. – Тебе срочно?
– Срочно, – ответила Вера, – очень срочно.
– Я к тому, что разговор это не телефонный… Завтра я не могу, а послезавтра улетаю в Швейцарию. Можешь прийти прямо сейчас?
– Могу, – неожиданно согласилась Вера, – еще не поздно.
Она бросила трубку и забегала по квартире, торопливо собираясь. Отшвырнула заношенный черный костюм почти с отвращением, наскоро перебрала плечики в шкафу и остановилась на скромном темно-синем платье в мелкий горошек. Снова поглядела на себя в зеркало – теперь уже по-деловому, не тратя времени на бесполезные огорчения. Волосы торчали в разные стороны, как у тряпичной куклы, Вера кое-как разгребла это вопиющее безобразие гребешком и заколола гладко. Косметикой в последнее время она не пользовалась совсем. Из ящика выпал тюбик губной помады – почти новый, то ли кто-то подарил давным-давно, то ли сама купила, да забыла. Странно и непривычно было вглядываться в свое лицо в зеркале, Вера давно уже не смотрела на себя с мыслью приукрасить или скрыть недостатки. Откровенно говоря, она вообще забыла, когда смотрелась в зеркало. Она нанесла помаду – неумело, непослушными руками, и добилась вдруг неожиданного эффекта, лицо стало ярче и даже не так были заметны две горькие складки возле губ.
Платье безбожно висело на ней, Вера и не думала, что так похудела. Пришлось туго затянуть талию широким черным поясом.
«Что люди скажут, – прозвучал в ушах противный старушечий голос, – что скажут, когда увидят, как вдова идет куда-то вся размалеванная, на ночь глядя…»
– Плевать! – сказала Вера, глядя в зеркало. – Мне плевать. Я так больше не могу!
На улице был чудесный летний вечер. Жара спала, с Невы тянул легкий ветерок, было светло и полно народа. Все радовались лету.
От метро до дома на Кирочной Вера шла пешком, было так приятно смотреть на беззаботных отдыхающих людей и на витрины магазинов. Платье ласково облегало тело, она даже улыбнулась какому-то малышу в коляске. И он не заплакал, не испугался, как случилось бы еще вчера, а улыбнулся в ответ.
Янина открыла дверь сразу же и помедлила на пороге, разглядывая незваную гостью. Вера в ответ уставилась на нее.
Все еще хороша. Не такая, как в юности, – черты стали малость грубее, жестче, однако красота более яркая, зрелая. В глубоких темных глазах Янины Вера отразилась вся – от скромного платья в горошек до дешевой пластмассовой заколки в волосах. Хозяйка-то хороша и в домашнем наряде – простые джинсы и льняная блузка без рукавов.
Захотелось немедленно уйти. Бежать домой, закрыться на все замки, упасть в кровать и забыться до утра тяжелым сном без сновидений. Но Вера представила себе пыльную унылую квартиру, где засохли все цветы, где даже телевизор сломался, а потом представила, каким взглядом посмотрит на нее Дмитрий Алексеевич Старыгин, и решилась.
– Я могу войти? – спросила она дрогнувшим голосом.
– Да, конечно! – Янина очнулась от своих мыслей и посторонилась. – Как ты? – спросила она, отвернувшись к вешалке.
– Плохо, – неожиданно честно ответила Вера. – Очень плохо.
– А чего же ты хотела? – Янина пожала плечами.
И Вера поняла, что сказала она это не от равнодушия и не из злорадства, а просто так, как есть на самом деле. Было бы странно, если бы Вере сейчас стало хорошо и весело.
