Спросонья Ленская слишком резко соскочила с кровати и подвернула ногу. Соседка, которая уже привыкла к редкой невезучести Александры Павловны, только головой покачала, принесла ей пакет со льдом, заварила крепкий кофе, а после туго забинтовала ногу эластичным бинтом. Опухоль спала, но ходить получалось с трудом.
Профессор сам открыл ей дверь, невнимательно взглянул на служебное удостоверение и провел в свой кабинет. Глаза Ленской покраснели и слезились – по городу летел тополиный пух, на который у нее была аллергическая реакция.
Усадив Александру Павловну в удобное кожаное кресло, Переверзев уселся за свой стол и спросил упавшим голосом:
– Вы по поводу Иннокентия? Он что-нибудь натворил?
– Почему вы решили, Аристарх Иванович, что ваш племянник что-то натворил? – осведомилась Ленская, вместо того чтобы сразу ответить старику.
Произнеся эту фразу, она мучительно закашлялась.
– Я боюсь за него… – вздохнул Переверзев. – Кеша слабый, безвольный мальчик… у него нет твердой нравственной основы…
Ленская вполуха слушала профессора, внимательно разглядывая оловянных солдатиков, выстроившихся у него на столе. Она вспомнила услышанную где-то фразу – взрослые мужчины отличаются от маленьких мальчиков только тем, что у них более дорогие игрушки. И даже старые мужчины, добавила она про себя.
Аристарх Иванович все еще что-то говорил про трудный характер своего племянника. В руке он держал красивую дорогую ручку, которой машинально постукивал по столу, как будто отбивая слышный только ему ритм.
Ленская полезла в сумочку за упаковкой бумажных носовых платков и заодно достала оттуда пластиковый пакетик с солдатиком.
– Это вам знакомо? – спросила она, показав оловянного солдатика профессору.
– Он нашелся! – радостно воскликнул Переверзев и протянул руку за пакетиком.
Схватив его, он подкинул пакетик на ладони, словно взвешивая.
– Извините, Аристарх Иванович! – Ленская отобрала солдатика у профессора и спрятала его обратно в сумку. – Это вещественное доказательство… значит, вы подтверждаете, что это – ваш солдатик? Вы в этом уверены?
– Что за вопрос? Конечно, уверен… я хорошо знаю свою коллекцию… кроме того, его не спутаешь ни с каким другим, он заметно тяжелее… вы сказали – вещественное доказательство? Значит, совершено какое-то преступление? Это Кеша?
– Да, Аристарх Иванович, совершено тяжкое преступление, но ваш племянник не виновен в нем. Он – жертва. Сегодня ночью вашего племянника Иннокентия убили…
Профессор Переверзев побледнел. Он выронил свою ручку, ручка покатилась по столу, докатилась до края и с громким стуком упала на пол, но Аристарх Иванович этого не услышал.
Он смотрел перед собой пустыми выцветшими глазами и едва слышно говорил:
– Последний близкий человек… родная кровь… родной сын моего покойного брата…
Ленская чувствовала себя скверно.
По роду работы ей часто приходилось сообщать людям плохие новости, но до сих пор она не научилась делать это тактично, так, чтобы не причинять людям лишнюю боль. И каждый раз происходили такие тяжелые, мучительные сцены.
А тут еще эта аллергия на тополиный пух…
Она поднялась и незаметно вышла из кабинета профессора.
Старыгин поднимался по широкой лестнице старого дома.
Дом был красивый, просторный, недавно отремонтированный, лестница не слишком крутая. На ступенях сохранились даже кольца, в которые до революции были продеты медные прутья, удерживавшие ковровую дорожку.
Ковровая дорожка пропала уже в семнадцатом году, медные прутья, наверное, продержались немного дольше.
Теперь, когда квартиры в «золотом треугольнике» безумно подорожали, этот дом постепенно возвращается в дореволюционное состояние. Глядишь, скоро и ковровую дорожку опять постелят…
С этими мыслями Старыгин поднимался к квартире профессора Переверзева.
Он хотел поговорить с профессором о его племяннике и о стойких оловянных солдатиках. Вряд ли этого солдатика снова украли из антикварного магазина братьев-близнецов Бориса и Глеба. Они твердо обещали Старыгину, что никому не станут показывать товар с витрины. Стало быть, этот солдатик, которого он нашел у трупа несчастного пропойцы Синдерюхина, попал туда из коллекции профессора Переверзева. Солдатиков ворует племянник, о чем, похоже, знают все, кроме самого профессора. И хорошо бы выяснить, кому этот племянник солдатиков продает.
Дмитрий Алексеевич споткнулся на пологой ступеньке и едва удержался на ногах. Вдруг потемнело в глазах и накатило удушье, хотя на лестнице было чисто, прохладно и воздух свежий. Сердце билось неровными толчками. Старыгину вдруг стало страшно – без всякой причины, и страх был какой-то беспредметный, как будто черное облако закралось в душу.
Он ухватился за перила и постоял немного, стараясь унять расходившееся сердце.
«Что я здесь делаю? – снова забрезжила в голове привычная мысль. – Отчего я занимаюсь чужими делами? Отчего вчера вечером я не позвонил Лидии и не сказал ей, что отказываюсь от ее сомнительных поисков, потому что вокруг них происходит слишком много непонятных и бессмысленных убийств? Этот Синдерюхин находился уже в последней стадии алкоголизма и вполне мог сигануть в окно в приступе белой горячки… Но отчего он выбрал момент, когда я был поблизости? И эти чертовы солдатики…»
Наверху, на третьем этаже, громко хлопнула дверь и послышались приближающиеся шаги. Шаги были медленные, неровные, запинающиеся, как будто спускающемуся по лестнице человеку каждый шаг доставался с трудом. Вдобавок к этому Дмитрий Алексеевич услышал сухой мучительный кашель.
Он преодолел очередной лестничный пролет и увидел спускающегося навстречу человека.
Это была женщина.
На первый взгляд она показалась Дмитрию Алексеевичу пожилой – так сильно эта женщина сутулилась, хромала и кашляла, такое у нее было бледное и больное лицо. Однако, приглядевшись внимательнее, Старыгин понял, что в действительности она моложе его, просто очень уж болезненный у нее вид.
В следующий момент он осознал, что встречал эту женщину, что ему знакома ее неуверенная походка, ее бледное лицо и даже ее сухой кашель…
И тут женщина остановилась и проговорила сурово и холодно:
– Какая неожиданная встреча! Дмитрий Алексеевич Старыгин, если я не ошибаюсь?
Произнеся эту фразу, женщина снова мучительно закашлялась.
И тут всякие сомнения у Старыгина отпали: перед ним стояла майор Александра Ленская из отдела по расследованию убийств.
– И что же вы, интересно, делаете в этом доме? – осведомилась Ленская, справившись с приступом кашля. – Только не говорите мне, что вы здесь живете. Я помню ваш адрес…
Память у Ленской была потрясающая. Она помнила каждого человека, который хоть раз попал в ее поле зрения по одному из уголовных дел. Помнила с адресами, датами рождения и прочими важными биографическими данными. То есть в голове у нее хранилась настоящая база данных, включающая подробные анкеты всех обвиняемых, подозреваемых и свидетелей.
