Царь сам явил мудрость, достойную великих.
За работой Никита не заметил, как пролетело время. Когда увлечён, часов не замечаешь. Да только кашлянул кто-то сзади. Никита оглянулся, а за спиной князь собственной персоной, улыбается.
– День добрый, Александр Андреевич, – склонил голову Никита.
Отбивать земные или поясные поклоны запретил Петр Первый после посещения Европы.
– Вечер уже, – кивнул князь. – Захар Матвеевич сказал, что получаться стало?
– Именно так, князь. Вот философский камень.
Никита взял в руки невзрачного вида камень и протянул канцлеру. Тот схватил его, как голодный кусок хлеба, к огню свечи поднёс, осмотрел.
– Ой ли? – засомневался князь. – Уж больно невзрачен.
– Александр Андреевич, не хочешь ли на золото взглянуть, полученное с помощью камня и твоего бриллианта?
Никита выкатил на центр стола золотое ядро и две золотые пули. У канцлера глаза по пять копеек сделались. Ядро на руке взвесил, на стол вернул. Взял одну из пуль, попробовал зубами надкусить, потом осмотрел – остались ли следы? Золото – металл мягкий, на нём следы остаются. И чем выше проба, тем мягче металл. На золотой пуле следы остались. Канцлер неожиданно шагнул вперёд, обнял Никиту, стиснул в объятиях, аж дыхание перехватило. Всё же Безбородко мужчина крупный и силой не обижен. Поцеловал Никиту троекратно, по русскому обычаю.
– Ай, молодца, Никитушка. Ты сам не понимаешь, что для государства Российского сделал. Был бы учён, быть тебе академиком!
Никита засмеялся. Это он-то, с университетским дипломом – неуч? Безбородко посмотрел с недоумением. Что такого смешного он сказал? Канцлер из специального часового кармашка карманные часы вытянул за золотую цепочку, открыл крышечку. Механизм заиграл мелодию.
– Время позднее. Завтра, как мы уговаривались, у тебя выходной. Он отменяется, праздновать будем, серьёзные люди соберутся. Кстати, двоих ты уже видел. А гулять послезавтра будешь.
– Как скажешь, князь.
– И вот что. Послезавтра привезут свинец. Чтобы кривотолков не возникло, в виде пушечных ядер, из Петропавловской крепости. Превратишь их в золото. Сколько времени понадобится?
– Смотря сколько ядер будет.
– Десятка три для начала.
– Тогда не много.
– За ними доверенный человек приедет, мажордом его знает. Ядра в мешки спрятать, сам проследишь. А грузить слуги будут. Да, и вот ещё что. К пятнице эликсир приготовь, что для омоложения.
– Реактивы нужны, давно не закупали.
– Мажордому сегодня список дай.
– Сделаю, – кивнул Никита.
– Какой-то ты смурной! Радоваться надо! Сколь людей великих билось, а удалось единицам. Ты в их числе.
– Записи в фолиантах тайные, специально ложные ходы сделаны. Много времени отняли, пока понял, что к чему.
– Я сразу в тебя поверил, что учён. И не ошибся. Я в людях разбираюсь, не зря канцлером поставили государи.
Это верно. Безбородко сумел угодить и Екатерине, и только взошедшему на престол после смерти императрицы Павлу. У Никиты с языка едва не сорвалось про покушение на Павла, да вовремя язык прикусил. Канцлер бы тут же поинтересовался – откуда знаешь? Сейчас молчание – золото.
Князь с собой золотое ядро прихватил. Поднялись на этаж, канцлер ядром поигрывал, подкидывая на ладони. Мажордом глаз не мог оторвать. Не каждый день такой кусок золота видишь, а оно глаза людям слепит, разум затмевает. Князь ухмыльнулся.
– Любо поглядеть?
– Глаз не оторвать! Это же сколько в деньгах потянет?
– Не твоего ума дело. Завтра гостей позову, да баб не будет. Приготовь праздничный обед, радость у нас, Никитушка сподобился, порадовал.
– На сколько персон? – деловито осведомился мажордом.
– На десять. Нет, одиннадцать. Никита тоже будет, как без него? Он главный виновник торжества. Завтра он гулять не идёт. Если забуду, в понедельник пушечные ядра привезут. Сам лично посчитаешь. И мешки приготовь.
– Слушаюсь.
– Вот так-то лучше.
Князь вышел, так и подкидывая на ходу ядро. Мажордом головой покачал. То ли удивлялся, то ли восхищался. Поистине, у богатых и властных свои причуды. Захар Матвеевич к Никите повернулся.
– Получилось?
– Сам видел.
– Ой! Это же сколько золота наделать можно! С ума сойти! Весь Петербург скупить!
– Для других целей золото, тебе лучше не знать.
– Это верно. Меньше знаешь – дольше живёшь.
Мажордом, бормоча что-то под нос, ушёл. А Никита – в свою комнату. Пока всё идёт хорошо, даже слишком. Где мягко стелют, там жёстко спать. Долго не спалось, разные мысли в голову приходили. Он своё дело сделал, что решит князь. Паршиво, когда твою судьбу решает кто-то другой. Он в доме князя как в тюрьме. Только что кормят прилично и одевают, а всё время под приглядом и взаперти. Да ещё пытки и побои не применяют, за что большое спасибо. Запросто князь мог распорядиться приковать его цепью в подвале, держать на хлебе с водой. Но умён князь, понимает – рабский труд не продуктивен. Лучше поманить пряником, чем кнутом. Всё же уснул, а проснулся в холодном поту, сон приснился страшный, нелепый. А как наяву – Анна Петровна в подвенечном платье руки к нему тянет, по щекам слёзы градом катятся, руки к нему тянет, говорит что-то. А слов не разобрать, как в немом кино. Сел Никита на кровати, сердце бьётся о рёбра раненной птицей, во рту пересохло. К чему бы такой сон? За окном уже сереть начинало, ещё час – и дом проснётся, забегают слуги, на кухне застучат ножами, сковородами повара. Сегодня же торжественный обед.
Никита тихонько оделся, всё равно не уснуть, в подвал спустился, свечи зажёг. А сзади шорох, по лестнице мажордом спускается.
– Чего не спишь, Никитушка?
Обычно Захар Матвеевич в лабораторию не ходок, слугами управлял. А в химии не понимает ничего, запахи здесь противные, не богоугодные. Только вид у него странный, как у заговорщика.
– Никита, не окажешь ли милость?
– Если смогу.
– Для тебя мелочь, а для меня вопрос жизни и смерти.
– Говори.
Помялся мажордом, дверь за собой плотнее закрыл.
– Но о том князю ни полслова, – прошептал он.
Уже интересно. Мажордом, доверенное лицо князя, обо всех Безбородко докладывает. Или по заданию князя, проверить его решил? Никита насторожился.
– Слушаю, не томи. Буду нем как рыба.
– Золота бы мне.
У Никиты глаза от удивления круглые сделались, но смолчал. Мажордом заторопился.
– Жена умерла у меня в родах, ребёнок остался, девочка. У сестры моей обретается. Да сестра плоха здоровьем стала, климат в Петербурге сырой, скверный. Полагаю, не протянет долго. Я-то при князе сыт-одет, а каково дочке будет, останься она одна? Ей же шестнадцать годков всего.
